— Что «how much»? — не понял я.
— Сколько ты хочешь за прокат этого фильма?
— Тебе я отдам этот фильм даром. Где он?
— Нет, так бизнес не делают даже в СССР, старик. Я тебе дам три процента от нетто. То есть от нашего чистого дохода. Идет?
— Костя, пошел ты знаешь куда!
— Хорошо, пять процентов! Даже пять процентов от гросса, но после налога — черт с тобой!
— Костя, я сегодня уезжаю в Москву. Где фильм?
— Фильм у меня дома, в холодильнике. Вот ключи от квартиры.
— Но у меня нет билета на поезд.
— Это мелочи. Что у нас сегодня? Понедельник? В понедельник на Московском вокзале старший кассир Зоя Игнатьевна. Скажешь ей, что ты от меня, и получишь билет на «Стрелу».
— Ты уверен?
— Вадя, — сказал он обиженно. — С кем ты имеешь дело? Она у меня на зарплате. Дай сигарету!
Но я не дал ему сигарету.
Вот жизнь, а? Он спас мой фильм, мой последний козырь в этой жизни, а я не мог дать ему даже сигарету.
27
Конечно, первым движением души было немедленно мчаться за фильмом в Костину квартиру. Но именно этого нельзя было делать. Ведь не мог же я с этим фильмом в руках явиться в «Прибалтийскую» за своими вещами! Поэтому из больницы я поехал прямо в гостиницу — судя по часам, я как раз успевал к ужину. И это было очень кстати, поскольку обед, положенный нашей группе, каким-то образом растворился в воздухе во время перелета из Москвы в Ленинград. Точно как джинсы и сигареты из чемодана Джона О'Хагена.
Поэтому вся наша группа явилась на ужин с веселым оживлением голодных волков, и никто не скрывал аппетита, ведь за каждый день пребывания в советских гостиницах мы заплатили по сто американских долларов. А в России это почти месячная зарплата Горбачева.
За эти деньги в «Прибалтийской», на столе ресторана нас ждало блюдо с толстыми кусками черствого хлеба, бутылки ленинградской минеральной воды «Полюстровская» с густым ядовито-желтым осадком (громкое «Don't drink this water [He пейте эту воду]!» тут же понеслось над нашими столами) и крохотные блюдца с салатом из цветной капусты — столь гнилой, что нельзя было даже представить, как взять это в рот.
Профессор Ариэл Вийски стал выяснять у официанта, можно ли этой «минеральной» водой хотя бы чистить зубы и нельзя ли ему заказать к себе в номер графин кипяченой воды. Но официант, не дослушав профессора, ушел на кухню. Мы ждали, сидя над отравленной водой и гнилыми салатами. Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать. Сэм Лозински встал и решительной офицерской походкой ушел куда-то. Он вернулся ровно через двенадцать минут и бело-зеленый, как айсберг в Антарктике. Даже губы у него были бело-зеленые.
— Я пошел в валютный магазин, чтобы купить для всех Pepsi-Cola, — стал рассказывать он неслушающимися губами. — Там никого нет, только продавщица с кем-то говорит по телефону. Я стоял у прилавка и ждал, пока она закончит. Она не обращала на меня никакого внимания. Я не понимаю по-русски, но я вижу, что это не деловой разговор. Через пять минут я сказал ей: «Can I buy a bottle of water [Могу я купить бутылку воды]?». Она отвернулась от меня и продолжала говорить по телефону. Я стоял еще пять минут, шесть минут, семь. И сказал ей снова: «Can I buy a water, please!». И знаете, что она сделала? Она вытащила из-под прилавка табличку «Closed» [Закрыто], поставила прямо передо мной и продолжала трепаться по телефону. Can you imagine [Вы представляете]?!!
Я-то легко представил все, что произошло с Лозинским. Но все наши пораженно качали головами: «What a country [Ну и страна]!» А я думал: бедный полковник американской армии! Он три года служил в Южной Корее и еще сколько-то лет в Японии, он редактирует Defence (Defence!) [Оборонный] журнал Шестого американского флота, он, как лев, сражался на пресс-конференции с советским полковником Азаренко, но он позорно отступил перед безмятежным хамством простой русской продавщицы…
Прошло еще двадцать минут — официант все не появлялся. Мы давно съели весь черствый хлеб и, чтобы занять время, стали рассказывать истории и анекдоты. По кругу. Моника Брадшоу и старушка Огилви рассказывали, как они пили абрикосовый сок в буфете Концертного зала имени Чайковского: оказывается, в России соки и воду вам наливают в тот же стакан, из которого до вас пили сотни других людей, can you imagine? А когда Моника, отпив глоток ужасного сока, поставила свой стакан на буфетную стойку и повернулась, чтобы уйти, буфетчица спокойно вылила этот сок обратно в графин, из которого наливала сок другим покупателям. «CAN YOU IMAGINE???» — воскликнула старушка Огилви.
Затем наступила очередь Мичико. Она глянула на меня своими темными глазками и сказала всем:
— Я хочу рассказать вам легенду про обезьяну. Это старинная китайская легенда, но я не думаю, что вы ее слышали. Вообще, в древнем Китае были сотни сказок и легенд про обезьян, но в 16-м веке они были объединены в одну легенду, Так вот, однажды жила очень бойкая обезьяна по имени Сон Гоку. Этот Сон Гоку был рожден из камня и обладал массой волшебных качеств. Например, он умел летать на облаках, владел даром перевоплощения и умел тиражировать сам себя 78 раз. То есть, если ему нужно было войско, он мог превратиться в 78 обезьян — точно таких, как он сам. Но все эти свои волшебные качества он употреблял на баловство, хулиганстао и разрушения. А чем больше он хулиганил, тем больше портился его характер и тем больше вреда приносил он людям и природе. И Бог решил наказать его. Бог запер его в каменной горе, из которой Сон Гоку не мог сам освободиться. Но через несколько лет мимо этой горы проходил буддийский монах Санзо Хоши. Он шел в Индию за святой книгой. И Сон Гоку упросил монаха освободить его из каменной горы. Монах выполнил его просьбу, Сон Гоку выскочил из горы и стал снова летать по всему миру, хулиганить, творить зло и разрушения. Тогда Бог сказал ему: «Угомонись, потому что я накажу тебя!». «Не накажешь! — сказал Богу Сон Гоку. — Ты уже пробовал наказать меня, ты запер меня в камень, но я и из камня вышел! Я все могу! Я всемогущий! Дай мне любое испытание и ты увидишь, что для меня нет ничего невозможного, я такой же могучий, как ты!». «Неужели? — сказал Бог. — А можешь ли ты добраться до конца Света?». «Конечно, могу! — сказал Сон Гоку. — Я же умею летать на облаках!». «Хорошо, — сказал Бог. — Если ты сумеешь долететь до конца Вселенной, то увидишь там пять колонн, на которых держится мир. Облети вокруг каждой колонны и оставь на них знак, что ты там был». «Это легко! — сказал Сон Гоку. — Я позову самое высокое облако и полечу туда!». И он вскочил на самое высокое облако и полетел. И через какое-то время он долетел до конца Вселенной и действительно увидел там пять гигантских колонн. Он облетел одну колонну и расписался на ней. Потом подлетел ко второй колонне и расписался на ней тоже. Потом — к третьей. И так он облетел все колонны и расписался на них. А потом вернулся к Богу и сказал: «Ну, ты видишь — я выполнил твое испытание! Я всемогущий! Я такой же сильный и могучий, как ты!». «Ты уверен?» — спросил у него Бог. «Конечно! — сказал Сон Гоку. — Я же долетел до конца Света и расписался на всех колоннах!» Тогда Бог поднял руку и показал Сон Гоку свои пальцы. И на каждом из этих пальцев Сон Гоку увидел свою подпись. «Ты узнаешь свою подпись?» — спросил Бог. «Узнаю…» — тихо сказал Сон Гоку. Он понял, что то, что он считал всей Вселенной, было всего только ладонью Бога.
Мы зааплодировали, а Мичико почему-то снова посмотрела на меня. Словно я и был этим Сон Гоку. Но даже если я Сон Гоку, то кто же Бог?
Тут, ровно через час после нашего появления в ресторане, нам подали горячее. Впрочем, «подали» — не то слово, извините. Официант выкатил из кухни стальную этажерку с тридцатью тарелками на полках, подкатил ее к нашему столику и ушел — берите, мол, сами, еще обслуживай вас!
В тарелках, которые мы разобрали, были куски жира вместо мяса, а на гарнир — недоваренный рис. Вот и весь ужин за месячную зарплату Горбачева. Я оставил тарелку, подсел к Норману Берну и сказал ему тихо, чтоб не слышали остальные:
— Sir, насколько я понял, твои чемоданы теперь пусты?
— Да. А что? — спросил он.
— У меня своя миссия в этой стране. Поэтому через два часа я еду обратно в Москву. Не смотри на меня так, пей чай. Я догоню вас в Таллинне. Но я не хочу тащить в Москву свои вещи, мне нужно, чтобы мой
