свежего, еще мокрого лака на паркетном полу.
Зажав дыхание, я прыгнул за ним, и мы бегом побежали в боковой коридор, нырнули в какой-то кабинет и захлопнули за собой дверь. Я разжал горло и тут же поперхнулся едким запахом, закашлялся. А Иванов и Гдлян, который сидел в этом кабинете — ничего, спокойно дышали в этой «атмосфере».
— Хотите кофе? — сказал мне Иванов, и я понял, что это сейчас такая мода в Москве, научились у Запада угощать посетителей кофе.
— У нас, правда, растворимый, — извиняющимся тоном сказал Гдлян.
— «Мальборо»? — предложил я в ответ.
— Ваши американские сигареты очень слабые, — отказался Иванов.
— Как хотите. Но я не такой гордый, как вы. Ваш кофе меня устроит, — ответил я и огляделся.
Небольшой, в форме утюга, кабинет, два столика буквой 'Т', три стула, два окна, на подоконнике электрический чайник и баночка с растворимым кофе. Стена за креслом Гдляна косая и вся — от пола до потолка — в деревянных дверцах. Позже, когда Гдлян открыл одну из них, я увидел, что за этими дверцами — ряд стальных сейфов. Не здесь ли хранятся следственные дела на кремлевскую верхушку и лично товарища Лигачева?
Тут Иванов поставил передо мной чашку кофе и вышел из кабинета. А я достал из кармана магнитофон и спросил:
— Можно, я включу?
— Ну, зачем нам магнитофон? — усмехнулся Гдлян. — Лучше, чтобы о нашей беседе знали только я, мы и майор, который сейчас нас подслушивает.
Я не стал уточнять, шутка это или нет.
— O'kеy, — сказал я. — Тогда первый вопрос. Несколько месяцев назад вы публично обвинили Лигачева в получении взятки, но никаких доказательств не представили. Где эти доказательства?
— Вы не так формулируете. Мы сказали, что в материалах дела имеются данные о связях привлеченных к уголовной ответственности лиц с членом Политбюро Лигачевым и некоторыми другими.
— Хорошо, пусть так. Но где факты? Народ ждет.
— Факты мы должны представить суду, а не публике. Но у нас отняли дело и не дают расследовать его до конца. Сейчас мы боремся за то, чтобы это дело нам вернули. Но если станет ясно, что дело нам не вернут и не дадут закончить по всем правилам закона, — что ж, тогда мы пойдем на полную публикацию материалов следствия.
— А что было вчера на заседании комиссии Роя Медведева? Вы выиграли или проиграли?
— Пока они приняли компромиссное решение: служебное расследование, которое ведет против нас генеральный прокурор, — прекратить. Но дело нам не вернули.
— Значит, обвинения в незаконных методах ведения следствия сняты?
— Слушайте, ни один из журналистов, которые писали об этих «незаконных методах», не пришел к нам, не положил перед нами ни одного факта и не спросил с нас ответа! Они пишут по материалам, которые им подсовывают сверху. A с нами, с людьми, которых они обвиняют, встречаться боятся! Это называется честная журналистика периода гласности?
— Я не хочу комментировать, мое дело заокеанское — задавать «провокационные» вопросы. Читатели «Tokyo Readers Digest», куда я напишу об этой беседе, знают, что следователи Гдлян и Иванов обвинили Лигачева во взяточничестве, — про это писали все газеты мира. И всем интересно, что будет дальше. Если вам не возвращают дело, то когда вы собираетесь предать гласности материалы следствия?
Гдлян открыл нижний ящик своего стола и вытащил какую-то толстую — страниц на 300 — книгу в новеньком темно-синем переплете, протянул мне. Я открыл обложку, на титульном листе значилось:
Тельман Гдлян
Евгений Додолев
ПИРАМИДА-1
Издательство «Юридическая литература» Москва, 1989.
— Что это? — спросил я.
— Это материалы нашего «узбекского» дела. Уже написана «Пирамида-2» — московская, и должна быть «Пирамида-3» — кремлевская. Евгений Додолев — мой соавтор, член Союза журналистов СССР.
— Я его знаю, я работал с ним когда-то в «Комсомольской правде». Вы можете подарить мне эту книгу?
— К сожалению, не могу. Это единственный экземпляр. Книгу запретили, весь набор рассыпали, издательство расторгает с нами договор.
Чувствуя, что я упускаю из рук сенсационный материал, я со вздохом отдал ему книгу. Вошел Иванов, сказал Гдляну:
— Уже появилась «телега». Спецотдел спустил вниз, на проходную, приказ не пропускать никого без предварительной заявки.
Конечно, это относилось к моему визиту.
— Быстро работают, молодцы! — усмехнулся Гдлян, и я понял, что реплика Гдляна про «майора, который нас слушает», — вовсе не шутка. Гдлян и Иванов сидят тут, в Прокуратуре СССР, как в осаде: по приказу Лигачева генеральный Прокурор СССР отстранил их от всех дел и ведет против них служебное расследование, но уволить из Прокуратуры не может, поскольку они оба — депутаты Верховного Совета и защищены депутатской неприкосновенностью.
Но если этот кабинет прослушивается, подумал я, то нет смысла добиваться от Гдляна подробностей про взяточничество Лигачева — ни Гдлян, ни Иванов не расколются. Я сменил тему разговора:
— Почему во время суда над Чурбановым фигурировали только взятки, которые он получил в Узбекистане? Разве ему не давали взяток в Грузии, Азербайджане, Литве? Я сам видел когда-то в Свердловске на ювелирной фабрике одно замечательное платиновое кольцо с бриллиантами. Секретарь свердловского обкома партии взял это кольцо из музея фабрики и отвез в подарок Галине Брежневой. А она по пьяни выбила из кольца бриллиантик и вернула на фабрику с разносным письмом.
— Может, приобщим его показания к делу? — усмехнулся Гдлян Иванову и сказал мне: — Вы сидите на том самом стуле, на котором сидела пьяная Галина Брежнева, когда я ее допрашивал. Жалко, я не знал тогда этого факта. У вас есть еще какие-нибудь факты такого рода?
— Боюсь, что все остальное вы знаете. Например, про ежегодные ювелирные выставки в Центральном театре Советской Армии. Это правда, что каждый раз после закрытия выставки все экспонаты забирают жены членов Политбюро и министров?
— Мы про это ничего не знаем…
— Да бросьте, Тельман Хоренович! — сказал я. — Не прикидывайтесь! Мне это рассказала одна эмигрантка, в прошлом директор ювелирной фабрики и многолетняя участница этих выставок. Выставки ювелирных изделий проходят в ЦТСА каждый год, осенью. Тридцать советских ювелирных фабрик привозят сюда образцы своей лучшей продукции, чтобы получить заказы иностранных фирм. А когда контракты подписаны и иностранцы разъезжаются, выставка закрывается, и тут же приезжают жены членов Политбюро и министров и почти задаром, по символическим ценам забирают себе эти бриллиантовые кулоны, платиновые ожерелья и прочее. А то вы не знаете об этом!
— Я вижу, у вас в эмиграции неплохие источники информации. Продолжайте, я слушаю.
Я усмехнулся:
— Тельман Хоренович, кто кому дает интервью?
И в этот момент раздался телефонный звонок, Гдлян снял трубку, послушал, протянул мне:
— Это вас.
— Меня? — изумился я, лихорадочно вспоминая, кто может знать, что я сейчас нахожусь у Гдляна. Впрочем, многие — ведь я сказал об этом визите Толстяку, Семену, Тане Колягиной…
— Господин Плоткин? — сказал в трубке мужской голос.
— Добрый вечер, я звоню с Центрального телевидения. Мы хотим взять у вас интервью для программы «Добрый вечер, Москва!». Если вы не возражаете, то через полчаса за вами приедет машина.
Кто откажется дать интервью московскому телевидению?
— Хорошо, — сказал я и положил трубку. — Предпоследний вопрос, Тельман Хоренович. Лигачев — соперник Горбачева, это всем известно, хотя сам Горбачев по этому поводу не высказывается. Но вот вы
