– Да-да, монсеньор, с Божьей помощью!
Я отвернулся.
– Заряжай, панове! Целься! Ниже бери, ниже!
Ничего не сделать, ничего не изменить…
– Первая шеренга! Пли!..
Сколько они продержатся? Полчаса? Час? Три сотни – против стальной стены. Стрельбу уже услышали, со стороны переправ глухо доносится топот копыт.
– Пли!!!
Я вновь оглянулся. Ополченцы стояли молча, кое-кто опустился на колени, уткнулся лицом в мокрую черную землю.
…А я так и не исповедался! Я не могу! Не имею права! Только Генерал может отпустить мои грехи! Но мессер Аквавива далеко…
– Дети мои! Во имя Господа!
Крик резанул по ушам. Услышал не один я – сотни голов повернулись к зеленой стене камыша.
– За мной, дети мои! Господь не попустит!
В руке отца Азиния – знакомое медное распятие. Лицо раскраснелось от крика, лысина пошла темными пятнами.
Боже! Какой дурак!
– Господи! Услышь молитву мою, внемли молению моему по истине Твоей; услышь меня по правде Твоей…
Нелепая фигура в длинной сутане с гитарой за спиной косолапо подобралась к узкому пролому в зеленой стене. Брызнули во все стороны перепуганные лягушки.
– …И не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается перед Тобой ни один из живущих…
Плеск воды. Лысый дурень шагнул в топь. Я прикрыл веки.
Все!
– …Враг преследует душу мою, втоптал в землю жизнь мою, принудил меня жить во тьме, как давно умерших…
Что-о-о?!
Я открыл глаза. Бред! Этого не может быть!
– …И уныл во мне дух мой, онемело во мне сердце мое. Вспоминаю дни древние, размышляю о всех делах Твоих, рассуждаю о делах рук Твоих…
Брат Азиний брел по болоту. Вода доходила до колен, зеленая ряска испачкала сутану.
Вода – до колен? Там же топь! Я сам проверял, сам искал тропу!
– …Простираю к Тебе руки мои; душа моя к тебе – как жаждущая земля…
Стрельба стихла. Опустились мушкеты и пики, разжались руки, сжимавшие сабли. Люди смотрели, еще не веря, не решаясь даже перекреститься.
Лысый поп с гитарой за спиной шел через топь. Слова латинского псалма гулким эхом разносились над болотом.
Шел!
– Хлопцы! За ним! За ним! То святой! Святой!
Опомнились! Сразу десяток бросился в протоптанный проход. Плеснула вода. Парни в белых рубахах погрузились по грудь, по пояс, по колено…
Пошли!
– Гур-р-р-а-а-а!
Затрещал потревоженный камыш. Десятки, сотни людей устремились вперед, прямо в топь. Ноши с ранеными, кони, повозки…
Шли!
– …Скоро услышь меня, Господи: дух мой изнемогает; не скрывай лица своего от меня, чтобы я не уподобился нисходящим в могилу…
Резкий визгливый голос, выкрикивающий латинские слова стих, замер вдали. А люди шли, откуда-то со стороны брошенного табора набегали другие – и тоже шли.
Я очнулся.
Очнулся, вытер пот со лба.
Некогда думать, некогда пытаться понять.
Шевалье!
Я бросился назад, прочь от истоптанного камыша. Надо уходить! Всем уходить, пока еще не поздно!..
