Наконец неделю спустя Паоло сумел выкроить время для визита в мастерскую мессэре Леонардо. Желая полюбоваться родным городом, он отправился пешком в компании Луиджи.
Граф, больше всего на свете ценивший прекрасное, давно уже лелеял мечту обратить мастера. Паоло считал себя знатоком живописи, очень любил картины мессэре Леонардо и был уверен, что самые лучшие произведения этого художника еще в будущем. Более того, он предчувствовал: именно да Винчи потомки назовут великим. А чутье у стрикса было острым.
Паоло твердо решил: он не допустит, чтобы художник сошел в могилу. Леонардо не должен быть смертным. Сколько картин можно создать, имея в распоряжении вечность! Граф часто наезжал в Милан и навещал да Винчи в его мастерской, заказывая то рисунок, то архитектурный чертеж нового сооружения для своей виллы. Вел с мастером долгие неспешные беседы, наблюдал за его работой. И искал, искал слабость, грех, на котором можно было бы поймать душу художника.
Граф пришел утром и застал художника за работой. Перед окном сидел натурщик — красивый юноша в нарядном костюме. Да Винчи стоял у мольберта, зажав в руке кисть и задумчиво глядя на полотно. Паоло замер в дверях, не желая мешать мастеру. Так прошло немало времени. Наконец Леонардо, что-то проговорив себе под нос, принялся быстрыми, точными мазками исправлять рисунок. Натурщик давно уже с любопытством косился на неподвижного графа, тогда как да Винчи, не замечая ничего вокруг, продолжал работать. Судя по падавшим в окно лучам, наступил полдень. Уставший натурщик пошевелился и кашлянул. Мастер словно очнулся ото сна, опустил кисть.
— Да, так будет лучше, — произнес он. — На сегодня достаточно. Можешь идти.
Юноша радостно улыбнулся и выбежал из мастерской. Граф поздоровался. Вздрогнув от неожиданности, Леонардо обернулся:
— Ваша светлость. Какой неожиданный визит…
— Полно, мессэре, — ответил Паоло, глядя в холодные голубые глаза художника. — Вы же знаете, я не мог покинуть Милан, не заглянув в вашу мастерскую.
— Польщен… — пробормотал да Винчи, накидывая на холст кусок полотна.
— Могу я увидеть вашу новую картину? — спросил Паоло.
Леонардо, не любивший показывать незаконченные работы, едва заметно поморщился. Но отказать высокому гостю не посмел и неохотно сдернул полотно.
Художник изобразил юношу полуобнаженным, сидящим на камне, у поросшего деревьями крутого склона горы. Красивое лицо было спокойным и невозмутимым, губы слегка улыбались. У графа возникло странное чувство, что вот сейчас юноша пошевелится, встанет и шагнет с картины ему навстречу.
— Это пастух? — спросил Паоло, как всегда, завороженный мастерством Леонардо.
— Это Вакх, — отвечал да Винчи.
— Вакх?.. — Графу вспомнились его видения. Прекрасные, охваченные экстазом вакханки. Если таковы жрицы, то каков должен быть их древний бог? А в этом юноше не было ничего от ярости, похоти и страсти. Чистота, идеальная, непорочная чистота… — Но разве он таков? Ведь Еврипид описывает его белокожим, женоподобным и вместе с тем яростным, мстительным…
— Я вижу Вакха именно таким, — холодно проговорил Леонардо, снова набрасывая ткань на мольберт.
— Простите меня, мессэре, — обезоруживающе улыбнулся Паоло. — Кажется, я невольно обидел вас. Поверьте, я восхищен картиной, просто такой Вакх стал для меня полной неожиданностью.
— Ничего, ваша светлость, — кивнул художник.
— В доказательство своего восхищения вашим талантом я желал бы купить картину, — продолжал граф. — Или она уже обещана кому-нибудь?
— Еще нет.
— Тогда примите задаток…
Паоло вложил в изящную, почти женскую руку десять золотых монет.
— Хорошо, ваша светлость, — отрывисто бросил да Винчи, — когда закончу, картина ваша.
— А теперь, мессэре, я хочу поговорить с вами.
— Пройдемте в мою комнату, — вздохнул Леонардо, уже отчаявшись отделаться от посетителя.
Здесь, в самом жилище художника, царил полумрак и катались клубы пыли. Человеку нервному тут было бы неуютно и даже немного жутковато. Все вокруг было завалено странными предметами — изобретениями неугомонного мастера. Из углов таращились на гостя чучела зверей, под потолком, словно гигантский нетопырь, раскинула на всю комнату крылья летательная машина.
— Садитесь, ваша светлость.
Леонардо смахнул с низкого табурета неаккуратную кипу измятых чертежей. Сам уселся напротив, бездумно перебирая листы с набросками и вычислениями. Паоло смотрел на него, прикидывая, как лучше начать разговор.
Да Винчи было сорок два года, но из-за бороды и длинных, до плеч, волнистых светлых локонов, закрывавших половину лица, он казался старше. Красивое, с тонкими чертами, лицо было спокойно и холодно-дружелюбно.
Граф ничуть не боялся, что художник выдаст его. Леонардо слыл едва ли не безбожником. Мадонны на его картинах были скорее земными женщинами, со всей их прелестью и соблазном. Мастер, словно задавшись целью поспорить с Творцом, придумывал устройства, с помощью которых люди могли бы плавать под водой как рыбы и летать по воздуху, подобно птицам. Он разрезал мертвецов, чтобы посмотреть, как устроено изнутри человеческое тело. Говорили, что однажды он вскрыл живот умершей от лихорадки беременной женщине, извлек зародыш и принялся его рисовать. Все эти опыты и изобретения давно уже привели бы Леонардо на костер инквизиции, если бы не могущественный покровитель — Лодовико Моро.
Вряд ли такой человек побежал бы доносить на Паоло святым отцам. Так что граф волновался лишь о том, чтобы убедить мастера принять обращение. Более всего стрикс надеялся на любознательность да Винчи, рассчитывая сыграть на его интересе ко всему новому.
— Скажите, мессэре Леонардо, — мягко начал он. — Вы никогда не задумывались о том, как несправедливо скоротечна человеческая жизнь? И что самое страшное, она скоротечна для всех: и для убогого безумца и для гения. Ведь вы немолоды. И если что-то случится с вами, все это, — Паоло обвел рукой комнату, — пропадет втуне. Ваши начинания никогда не будут закончены. По-моему, это будет очень обидно.
Художник усмехнулся:
— Что вы хотите этим сказать, ваша светлость? Разве жизнь наша зависит от нас? Что проку изводить себя бесплодными страданиями? Лучше сделать так, чтобы ни одно мгновение не пропало даром. Как хорошо прожитый день дает спокойный сон, так с пользой прожитая жизнь дает спокойную смерть.
— Но представьте хотя бы на миг: сколько путей открылось бы перед вами, будь вы бессмертны!
— Простите, ваша светлость, но я не умею вести философские беседы…
— Мессэре, — в комнату заглянул натурщик, — кухарка зовет вас обедать.
— Ступай, скажи, я приду позже, — ответил мастер.
— Красивый юноша, — небрежно заметил граф.
— Мой любимый ученик, — поправил Леонардо. — Очень способный мальчик.
— Да, я слышал… — Паоло многозначительно ухмыльнулся.
О художнике ходили разные сплетни, поговаривали и о его нежной любви к ученикам. Да Винчи вежливо, но холодно проговорил:
— Он мне как сын, ваша светлость.
— Да, конечно, — рассеянно подтвердил Паоло.
И зрение стрикса подсказывало: живописец говорит правду. В облаке, окружавшем Леонардо, которое мог видеть только бессмертный, не было ни багреца похоти, ни болотных разводов лжи. Лишь холодный небесный свет, обозначавший могучий разум и стремление к познанию. Эта дымка пахла травой и дождем — чистотой. «Нет, плотскими грехами его не соблазнить, — понял граф. — Быть может, гордыня?..»
— Но вернемся к нашей беседе. Итак, мессэре, вы правы: не место и не время для философских рассуждений. Я предлагаю вам бессмертие. Бессмертие во имя вашего таланта. Если хотите, во имя бесконечного познания. Я предлагаю вам обращение в стрикса.
