изгои…
— Именем Христа, короля Флоренции! — орала чернь. — Откройте ворота подданным его!
— Уходим, — решил Паоло. — Уходим, мой славный Руджеро.
По плану, первыми через подземный ход должны были выбраться граф с супругой и Руджеро. Далее должны были идти придворные стриксы — многочисленные ученые, художники, слуги, карлики и шуты. Следом — адепты. Рыцари во главе с Луиджи, прикрывавшие отступление, шли последними — разумеется, в том случае, если им удастся уцелеть.
Паоло не ощущал особой тревоги: стены и ворота были весьма надежны и способны удержать беснующийся плебс на время, достаточное для ухода стриксов. Как вдруг…
— Господин! — пораженно воскликнул чернокнижник, указывая наверх.
На стене застыли черные силуэты, казавшиеся статуями на фоне ночного неба. Они стояли неподвижно, лишь одеяния развевались под сырым осенним ветром. Паоло насчитал около четырех десятков фигур. Их лица были скрыты под глубокими капюшонами, в опущенных руках зажаты мечи.
— Перестроиться! — заорал Луиджи.
Рыцари окружили Паоло: теперь, когда главной опасностью были вовсе не бесчинствующие за стенами люди, граф нуждался в защите.
Сам же Паоло не сводил глаз со зловещих силуэтов. Вот один из них ожил, пошевелился, изогнулся по-звериному и прыгнул вниз. Казалось, он непременно разобьется о камень, которым был вымощен двор. Но тело человека падало медленно, словно бы его поддерживал сам воздух. Незнакомец мягко приземлился на четвереньки и тут же встал, ничуть не испугавшись ощетинившегося клинками отряда делла Торре. При полете капюшон его рясы свалился, открыв изможденное уродливое лицо. Перед стриксами стоял Джироламо Савонарола. Он сделал шаг вперед.
Один из рыцарей выставил перед собой пылающий факел и издевательски ткнул им в лицо проповедника. Тот легко, текучим движением, уклонился от пламени. То ли в этом виноват был отблеск огня, то ли графу просто показалось, но он увидел в глазах Джироламо бешено пляшущие алые искры. Воздух вокруг факела колыхался, и в нем лицо иезуита плыло, изменялось, становясь похожим на звериную морду — морду шакала. Савонарола улыбнулся, показав длинные белоснежные клыки, и махнул рукою.
Вслед за этим знаком остальные фигуры так же легко, бесшумно спрыгнули на камни двора и встали за спиной своего вожака. Это были монахи, всюду сопровождавшие проповедника. Два отряда, подняв мечи, сверлили друг друга взглядами, скалились злобно. В горле каждого клокотало пока еще едва слышное рычание, готовое сорваться на боевой яростный клич.
— Ты занял мои охотничьи угодья! — В лице Савонаролы не осталось ничего человеческого. — Ты умрешь!
Паоло ощутил прилив бешенства и, преображаясь, проревел в ответ:
— Все прочь! Не трогать его, он мой!
В воздухе прозвенели приказы вожаков:
— Дети шакала, вперед!
— В бой, дети гиены!
И стриксы, давно уже с нетерпением ожидавшие этих слов, ринулись друг на друга. Звенели, сталкиваясь, клинки, неслись безумные выкрики. Оскаленные рты наливались пеной бешенства. Сражение растянулось по всему двору. Силы были равны, но шакалы сражались посеребренными мечами. Их клинки оставляли на теле гиен дымящиеся черные раны, причинявшие мучительную боль. Трое из охраны Паоло уже погибли от непобедимого оружия. Дети гиены не рассчитывали на столкновение с себе подобными, поэтому их мечи были обычными. Поразить врага таким клинком можно было, лишь отрубив ему голову.
Паоло и Джироламо стояли в середине двора. Не замечая горячки битвы, не сводили друг с друга настороженных глаз. Ни один из них не был вооружен — каждый надеялся на собственные силы.
Савонарола выбросил вперед руку и совершил стремительный прыжок, целясь в горло графу. Тот отпрянул, сделав сальто назад, потом молниеносно ринулся вперед и ударил Джироламо в челюсть. Сотрясение такой силы уложило бы даже быка, но проповедник только раздраженно дернул головой, словно отгонял назойливую муху.
Удары следовали с сумасшедшей скоростью. Движения противников были так стремительны, что глаз простого человека уловил бы лишь расплывчатые пятна вместо бойцов. Савонарола вдруг развернулся и побежал прочь, Паоло, разгоряченный схваткой, устремился за ним. Казалось, проповедник, с безумной стремительностью несущийся навстречу каменной стене, сейчас разобьется. Но он, не замедляя движения, взбежал вверх по отвесной поверхности, сделал десяток шагов, развернулся лицом к Паоло и прыгнул на него. Граф совершил прыжок навстречу.
Совсем близко он увидел бешеные, налитые кровью глаза Джироламо, его оскаленную пасть, клок пены на подбородке. «А в шакальем обличье он, пожалуй, не так уродлив, как в человечьем», — мелькнула насмешливая мысль. Враги столкнулись, ударились грудь в грудь и, сцепившись, рухнули на камень. Они выли, рычали, катались по двору, каждый пытался добраться до горла другого.
Возможно, Савонарола и граф были равными противниками, но силу проповедника удваивало безумие. Вскоре Паоло понял, что начинает уставать. Когти Джироламо просвистели в опасной близости от горла.
Возможно, здесь граф делла Торре и нашел бы бесславный конец, если бы не Луиджи. С воплем:
— Я отрублю ему голову, мой господин! — он обрушил клинок на шею Джироламо, легко перерубая позвонки.
Голова Савонаролы, гримасничая и плюясь пеной, покатилась по двору, тело же продолжало тянуться к горлу графа, но теперь движения его сделались неловкими. Отпихнув от себя обезглавленного проповедника и встав на ноги, Паоло злорадно пробормотал:
— Слава Хозяину, теперь тебе нечем будет произносить свои безумные речи!
Однако Савонарола, а вернее то, что от него осталось, не собирался сдаваться: тело опустилось на четвереньки и, передвигаясь враскоряку, словно огромный неуклюжий паук, поползло искать голову.
— Уходите, мой господин! — выкрикнул Луиджи. — Уходите, пока он безголовый!
— Ты пойдешь со мной! — отступая, приказал Паоло.
— Но, господин, я не могу бросить свой отряд…
— Со мной! И ты, Руджеро! — жестко обрубил его граф. — Охрана! — громко крикнул он. — Сражаться до конца! Остальные — за мной!
Клан делла Торре вереницей потянулся к замку. Лишь охрана осталась биться, прикрывая бегство. Паоло ничуть не сомневался, что рыцари будут драться до последнего: ни один стрикс не мог ослушаться прямого приказа главы клана.
Тело Джироламо продолжало шарить по земле в поисках своей головы. Та, лежа в стороне, вращала глазами, поглядывала то на большую часть Савонаролы, с которой ее так грубо разлучили, то на дерущихся стриксов, способных растоптать ее в любой момент. По мере наблюдения за коряво двигавшимся телом взгляд ее становился все тревожнее. Пытаясь подать телу знак, голова разевала рот и высовывала синеватый язык, но не могла выдавить даже шипения.
Двери замка распахнулись, и убегающие стриксы во главе с графом рванулись внутрь, пересекли просторный зал и принялись быстро спускаться по крутым ступеням в подвал.
Голова Джироламо наконец сумела издать непонятный звук — нечто среднее между хрипом и отрыжкой и выжидательно уставилась на тело. Но по понятным причинам тело не услышало вопля головы и продолжало ползать слишком далеко от нее.
Паоло с подданными спустился в подвал, прошел сотню шагов по длинному сырому коридору и остановился перед тяжелой плитой, за которой скрывался подземный ход. Лукреция кивнула слугам, те налегли на серую каменную поверхность и отодвинули плиту.
Тело Савонаролы наконец нащупало возмущенную голову. Подняв, небрежно водрузило на плечи, крутануло пару раз и, чтобы убедиться в прочности посадки, шлепнуло по макушке. Рана на шее срослась. Восстановленный Джироламо покрутил головой, проверяя, крепко ли она сидит, и хрипло крикнул:
— В замок!
Однако охрана делла Торре, постепенно отступая, остановилась на последнем рубеже. Рыцари
