Она подошла к стене, сделала вид, будто у нее в руке щетка, и начала этой воображаемой щеткой водить по обоям, вверх и вниз, то вставая на цыпочки, то нагибаясь до пола.
Я не могла понять, что происходит.
— Камилла, — сказала я, — сколько комнат в твоем доме?
— Пять, — сказала она, продолжая водить рукой по обоям, — пять комнат и много подсобных помещений.
— Почему, — спросила я, — ты принялась за эту бессмысленную работу?
Камилла опомнилась и подошла к столу.
— Все должно было остаться таким, каким было прежде, — сказала она.
Потом она села и попыталась скрыть возбуждение, которое, видимо, удивило ее саму.
— Одной мне не удалось бы справиться, — тихо сказала она, — но в работах по саду мне помог сосед. У меня замечательный сосед. Он уже стар, но работает все еще как молодой. Он любит мой сад. Он знает его. Мы договорились, что и в саду не будем ничего менять. Мы только выпололи сорняки и убрали мусор. Но в остальном все осталось как было раньше. Теперь я там живу. В саду, в доме. Я живу одна, иногда ко мне приезжают гости. Мои сыновья с семьями. Твоя свекровь. Друзья. Но лучше всего, когда я остаюсь одна. Тогда этот дом обволакивает меня, защищает меня, становится моей второй кожей.
Она наконец взяла себя в руки.
— Вот и все, Рената. Покупка этого дома — самое важное событие в моей жизни за последние пять лет. Мне нравится о нем рассказывать.
Мое терпение достигло предела. Я больше была не в состоянии что-то выслушивать и о чем-то спрашивать. Мне очень хотелось, чтобы Камилла ушла и мы встретились бы опять через некоторое время, когда я вновь найду в себе силы приступить к выполнению своего задания. Она, видимо, почувствовала это, поднялась, взяла сумку, прошла в прихожую. Держалась она свободно и уверенно.
— Теперь между нами все прояснилось, — сказала Камилла, стоя в дверях с многозначительной улыбкой.
— Не все, — ответила я, — но многие важные моменты.
— Мы еще увидимся? — спросила она вежливо.
— Конечно, — сказала я.
— Тогда приглашаю тебя в гости.
Что-то удержало меня принять это приглашение. По каким-то необъяснимым причинам дом Камиллы пугал меня.
— Лучше пойдем в какой-нибудь ресторан, — сказала я.
— Нет, — ответила Камилла, — я хотела бы, чтобы ты ответила визитом на визит. Ты, собственно говоря, прекрасно знаешь моего соседа. Ты удивишься, когда услышишь его имя.
— Да? — сказала я и зачем-то ухватилась за подставку для зонтиков, которая начала танцевать под моей рукой. — Кто же он?
— Господин Вегерер, — ответила Камилла.
Следы от колес опять бросались в глаза. Предательские следы грузовика, у которых не было никакого повода появляться в саду барона. Они вели от широких боковых ворот, которые после отъезда виноторговца были обмотаны проржавевшей уже железной цепью, прямо к погребу. Цепь теперь тоже была обмотана по-другому вокруг прутьев решетки. Это никому не бросилось бы в глаза, но следы колес были хорошо заметны с тротуара.
Барон ненавидел рано вставать еще с молодости, когда служил в армии. Теперь, с приближением старости, он ненавидел это еще больше. В это прохладное августовское утро он встал раньше, чем его вечно озабоченная домашними делами жена, пробуждения которой в другие дни он даже не замечал, и быстро пошел в сад. Теперь он, вооружившись граблями и лопатой, как это часто бывало в последнее время, пытался заровнять следы. Он уже не скрывал этих своих действий от Терчи. У нее хватало ума ни о чем не спрашивать. Как долго он сможет укрываться от соседей, исключая, конечно, инженера, он не знал, и это вызывало у него неопределенные чувства. Но он все же решился пойти на риск, а если уж он принял одно из немногих в своей жизни решений, то оставался верен ему до конца.
Барон был в это утро в отличном настроении. Он насвистывал про себя мелодию канкана Жака Оффенбаха. Когда он начинал орудовать граблями особенно энергично, то прикусывал язык своими желтыми зубами. У него было предчувствие, что этот только что начавшийся день будет прекрасным. Вчерашний день тоже был хорошим — в том, что касается сделки, разумеется. На сегодня он не намечал никаких дел. Значит, тогда случится что-нибудь приятное в личной жизни. Он подумал, как это часто бывало в последние дни, о своем сыне Винценте, о том, что от него до сих пор не было никаких известий. В отличие от баронессы, которая была серьезно озабочена судьбой приемного сына и предчувствовала неладное, он просто не мог поверить, что этого парня больше нет на свете, и был уверен, что скоро выяснится, что тот жив.
Барон прислонил грабли к стене дома и присел отдохнуть на расшатанный садовый стул. С улицы кто-то поздоровался с ним. Это был Вегерер, который шел в свой виноградник.
Барон повел себя в высшей степени необычно: он встал, чтобы ответить на приветствие Вегерера, сделал пару шагов ему навстречу и любезно сказал: «Тоже с утра за работой?»
Слово «тоже» смутило винодела.
— Вы работаете в саду, господин барон? — спросил он неуверенным голосом, и так как в последнее время ему приходилось искать отговорки, чтобы отказаться от просьб барона, он чувствовал себя не в своей тарелке.
— Почему бы и нет, — весело ответил барон, — это идет на пользу моим старым костям. Кстати, Вегерер, сегодня вечером вы получите свои деньги. Я ведь вам задолжал кругленькую сумму.
Теперь Вегерер растерялся окончательно. Барон еще никогда в жизни сам не предлагал ему заплатить долги. Обычно Анна Вегерер сначала смущенно намекала на это баронессе и только потом, спустя долгое время, они получали свои деньги. Сейчас Вегерер раскаивался в том, что случилось недавно на собрании виноделов района. Староста, член нацистской партии, расспрашивал всех о пустующих подвалах, которые можно использовать как убежища, и Вегерер, не сдержавшись, указал на погреб барона, описав его как просторное и очень надежное помещение.
— Совсем не обязательно сегодня отдавать деньги, господин барон, — сказал Вегерер и отступил на два шага назад, — я могу подождать.
— Нет, нет, именно сегодня, — настаивал барон.
Вегерер поспешил распрощаться. Барон еще некоторое время посидел, думая о своем. Вчера ему удалось большую часть сырья, переданного инженером, выменять на другой, более ходкий товар. Теперь он подсчитывал прибыль, которую мог получить от этой сделки. Он был доволен. Инженер тоже будет доволен.
За завтраком баронесса села рядом с мужем. Она отправила четырех детей в деревню к своей кузине. Там были прекрасные возможности для игр и прогулок, но самое главное — там они могли вдоволь и сытно поесть. Баронесса была счастлива, она писала своим детям подробные и веселые письма о том, как спокойно течет жизнь дома. Младшие братья Винцента тоже отправились в многодневную велосипедную экскурсию. Таким образом, она осталась одна со своим мужем, и это было очень непривычно для них. Ведь даже во время медового месяца три мальчика от первого брака были с ними и сразу же взяли свою новую маму в оборот. Жизнь вдвоем с Гого в этом большом доме вызывала у нее своеобразное ощущение, которое она находила замечательным. В их положении появилось какое-то новое, пикантное очарование, в котором она не решалась себе признаться. Ей становилось стыдно, ведь она знала, что все ее чувства должны были в этот момент принадлежать Винценту.
Она принесла мужу газету, налила кофе, поставила на стол свежеиспеченный хлеб и недавно сваренное варенье. Воздух уже немного прогрелся, и было приятно перед грядущей жарой насладиться прохладой раннего утра. Барон старался не морщиться, когда пил эту светло-коричневую, разбавленную жидким молоком бурду, которая называлась кофе. Он боялся обидеть свою жену. Но потом, не выдержав, ударил кулаком по газете и потребовал:
— Пожалуйста, Терчи, запомни раз и навсегда: кофеин — это составная часть кофейных зерен,
