возбуждающим действием которого сегодня лишь немногие могут насладиться. Химия нуклеидов привлекает к себе все большее внимание биологов. Благодаря воздействию на нуклеиды разбавленных щелочей и определенных ферментов они собрали достаточно много сведений о строении этих веществ. Ученым даже посчастливилось химическим путем создать кофеин, который добавляют сейчас в кофейные напитки.
Барон с отвращением отставил чашку:
— Сейчас уже не знаешь, что ты ешь и пьешь. Что сегодня на обед?
— Запеканка, — произнесла баронесса чуть слышно. — Но это хороший, испробованный рецепт.
— Отвратительно, — сказал барон и прибавил: — Ты разрешишь мне позаботиться об ужине?
— Конечно, — ответила баронесса удивленно. Потом она сказала, что до обеда ей нужно зайти в одну из лавочек, где можно обменять детскую обувь, которая стала уже мала, на большую. — Слава Богу, есть еще хорошие законы, — сказала она, — благодаря которым только в Вене за последние три года было обменено сорок тысяч пар обуви.
— Ты неисправима, — сказал барон. — В самом плохом ты находишь что-то хорошее. Представь, что войны бы не было. Тогда сорок тысяч пар старой обуви сгнили бы на свалке и все купили бы сорок тысяч пар новых, красивых башмаков на любой вкус.
Барон немного помолчал.
— Хотя нет, я не прав. Ведь ног было бы гораздо больше, чем сейчас.
Он отложил газету, неожиданно почувствовав сильное желание наверстать упущенные часы сна.
— Не пропусти почтальона, — попросил он жену.
— Терчи, — крикнул барон, появившись снова уже перед обедом. Он стоял в саду и уже некоторое время ждал ее. — Терчи, — кричал он до тех пор, пока она не подошла к нему. Он не нашел других слов, чтобы выразить свои чувства. В правой руке у него было два листка бумаги, которыми он сильно размахивал.
Баронесса ускорила шаги, побежала и упала прямо в объятия мужа. Она произнесла только одно слово — «Винцент», а барон сказал: «Он жив». Потом они обнялись и стояли так, щека к щеке, и было ясно, что баронесса плачет. Слез барона не было видно, потому что его щека была плотно прижата к щеке баронессы.
Винцент писал, что дела его идут хорошо, даже можно сказать очень хорошо, особенно если помнить о том, в каком состоянии была его левая рука при поступлении в лазарет три недели назад. Ему попался хороший хирург, который прекрасно заштопал рану. Теперь он уже может немного шевелить пальцами. Ему сказали, что он будет пользоваться рукой как раньше. В первые дни он был в довольно комическом положении: в голове все перепуталось, он не мог даже отличить вчерашний день от сегодняшнего — шок после ранения, как ему объяснили. Поэтому он попросил сестру написать за него письмо. Она написала, но лазарет постоянно переводили в разные места, и было неизвестно, как работает почта, поэтому родители могли и не получить первых писем. Теперь он наконец-то может сообщить им не только о своем самочувствии, но и о том, что в ближайшие дни его отправят на родину в резервный лазарет для долечивания. А теперь самое главное: этот лазарет находится на Нижнем Дунае, в каком-то монастыре, местечко называется Бойген. Значит, скоро они увидятся. Внизу стояла подпись: «Ваш счастливый Винцент».
Чтобы баронесса смогла прочесть письмо, они опустились на траву прямо там, где стояли. Барон читал письмо вместе с ней, они перечитывали его много раз. Потом поднялись, забыв на земле сверток со старыми башмаками, и пошли, взявшись за руки, в дом.
Вегерер первым узнал эту грандиозную новость, когда вечером пришел за деньгами. Барон сказал ему об этом не сразу, так как знал, что тот больше никогда не увидит своего сына. Он не без смущения рассказал обо всем позже.
— Хорошо, господин барон, — сказал Вегерер тихо, забыв при этом, вопреки привычке, пересчитать деньги. — Рад был услышать хоть какую-то хорошую новость, хотя моя жена…
Он не договорил фразу и быстро попрощался.
«Наверное, лучше было бы промолчать», — подумал барон, но потом утешился мыслью, что Вегерер рано или поздно все равно обо всем узнал бы.
— Ты сейчас удивишься, Терчи, дорогая, — сказал он, появившись в кухне после семи часов вечера. Его жена, одетая в домашнее платье и передник, уже с нетерпением поджидала его.
— Сними передник, — сказал муж приказным тоном и поставил на стол какую-то коробку.
Не послушавшись мужа, что бывало очень редко, баронесса подошла к столу и хотела посмотреть, что в коробке.
— Убери руки, я сам, — сказал барон.
То, что он вынул оттуда, вызвало у нее безумную радость. Многие продукты она не видела уже несколько лет, а о существовании некоторых из них даже забыла. Здесь были тушенка и икра, консервированные ананасы и персики, пражская ветчина, бельгийский шоколад, бисквиты из Голландии, норвежский лосось, французские сардины, испанское вино, египетские сигареты, греческий коньяк и шампанское, шампанское. Растерявшись, не в силах что-то сказать, баронесса с удивлением смотрела на все эти чудеса. Иногда случалось, что инженер, возвращаясь из поездок в деревню, делился с ее мужем продуктами и им доставались очень лакомые кусочки — горшок свиного жира, пара яиц, кусок свинины. Но такое… Баронесса судорожно глотнула.
— Гого, откуда это у тебя…
— Не спрашивай, — настойчиво попросил муж, — не спрашивай, лучше давай отметим этот вечер. У нас есть веская причина, чтобы быть счастливыми. Согласна?
— Да, — сказала баронесса.
— Накрывай на стол, а я пойду охладить напитки. Ужинать будем в гостиной. Устроим настоящий праздник.
— Ты это серьезно, Гого? — баронесса была смущена, но тем не менее радовалась, словно молоденькая девушка. — У меня нет подходящего платья. Ты знаешь, на крестины Антонии я перешила свое последнее платье.
— Найди что-нибудь, — сказал барон нетерпеливо. — Я тоже подыщу что-нибудь подходящее. Надеюсь, мы все же узнаем друг друга.
Из кухни он поднялся на чердак. Порывшись немного в старых вещах, он нашел что искал. Это был старый граммофон с огромной трубой, о котором все давно забыли. «Будет очень жаль, если ты сломан», — ворчал барон, с трудом спускаясь по лестнице.
Последняя серебряная жирандоль [6] стояла на столе, покрытом изысканной ажурной скатертью из наследства баронессы. Рядом с ней баронесса поставила две тарелки разной величины, которые когда-то были частью большого столового сервиза, теперь уже не существующего. Пузатые рюмки для красного вина и узкие высокие бокалы для шампанского из благородного богемского стекла составляли сильный контраст с обыкновенными стальными вилками и ложками. Супруги сели напротив друг друга. В центре стола расположились большие, треснутые во многих местах блюда с редкими деликатесами. Они не могли оторвать друг от друга глаз и скрыть возбуждение от необычности всего происходящего.
— Дорогая, — сказал барон, налив вина и сделав первый глоток. При этом он закинул голову назад, чтобы насладиться вкусом вина, текущего по гортани, — дорогая, красавица моя, откуда у вас это сказочное, слегка поношенное платье в пятнах? Его кружева так дороги, хоть и не везде сохранились. Оно отлично идет вам.
— Это мамино платье, — сказала баронесса с наигранной серьезностью и грациозно поправила мятый рукав. — «Терчи, моя дорогая девочка, — сказала она мне двадцать пять лет назад, — я вручаю тебе это платье. В нем ты будешь прекрасно выглядеть на праздниках». А сегодня у меня как раз большой праздник. А у вас, сударь, откуда эти чудные панталоны, которые вам чуть длинны и широки? А этот элегантный фрак, в котором вы похожи на пингвина? Позвольте сказать, что я восхищена вами.
— Позволяю, — сказал барон, — я тоже признаюсь, что это костюм моего дедушки, единственная парадно-выходная вещь, которую я нашел в своем барахле. А сейчас, мадам, пожалуйста, приступим к
