Через пять минут выяснилось, что нас несет не к центру, где можно хотя бы такси поймать, а совсем в другую сторону. И выяснилось внезапно.
– Ну, все. Город, считай, кончился, – сказал Вася. – Вот черт…
Мы были на северном шоссе. Очевидно, обогнули завод, сразу за которым начинались дикие края. Окраинные домишки сходили на нет. В прямом смысле слова – делались все мельче, и кривобокость их становилась уж вовсе нереальной, и самые крайние висели в воздухе, накренясь и опираясь о землю одинм-единственным почерневшим и прогнившим бревнышком. Чуть подальше в шоссе вливалась объездная, потом узким языком – последние огороды Малаховки, а за огородами было какое-то чудище оборонной промышленности, уже лет восемь стоявшее заколоченным.
На ровном месте нас мог успешно преследовать любой «москвич», любой велосипед!
Как им удалось выгнать нас сюда – я не понял. И никогда не пойму.
– Гипноз, – уверенно объяснил Вася. – Сделали же они так, что нам примерещился патрульный «газик». Кто-то из них владеет гипнозом. Вот только понять бы, куда они пытаются нас загнать…
Вдруг он хмыкнул.
– Пошли. Я знаю, где мы отсидимся.
– Ну? – хором спросили мы с Башариным.
– Тут поблизости есть заброшенная казарма. Там курсы бодигардов занятия проводят. Я бывал… У них там полигон не полигон, но кое-что устроено, полоса препятствий и прочие маленькие радости.
– Вот сам и заманивай магов на полосу препятствий, а я ее ни в жизнь не одолею, – буркнул я.
– Хорош бухтеть, – одернул меня Вася.
И дернула же меня нелегкая объяснить ему, что я запросто заложу магам Башарина! Он явно собирался тащить меня за собой невзирая на сопротивление.
Пришлось идти.
Мы взобрались на холм, а там начиналась тропа. Она вела между кустами и деревьями, и мы не столько видели ее, сколько угадывали. Точнее сказать, угадывал Вася, а мы с Башариным плелись следом. Ну, если уж совсем точность соблюдать – плелся как раз я, а он довольно бодро маршировал со своей лопатой.
Дед-вонючка знал толк в мерзких запахах – но умел ли он брать след? Опять же, подумал я, его обоняние безнадежно испорчено его же собственным амбрэ. Мы с Васькой отродясь не доводили себя до такого состояния, чтобы издавать бронебойной силы ароматы, вот разве что Башарин после своего бродячего бездомного житья… да и таким ли уж оно было бездомным?…
Во всяком случае, машина по тропе точно бы не протиснулась.
– Вот интересно, могут ли они послать за нами какой-нибудь огненный шар? – спросил я. – Или стаю летучих мышей?
– Мне гораздо интереснее, сколько у них стволов, – сказал на это Вася. – Вот черт, до забора не добраться!
Тропа привела нас к зарослям, и это были весьма колючие заросли – может, боярышника, а может, другой декоративной дряни, но не шиповника – колючки по величине и остроте сильно напоминали кошачьи когти. И, кажется, действовали, не дожидаясь нашей агрессии, а самостоятельно, как упреждающий опасность уличный кот.
Вася лизнул пострадавшую руку.
– С такой хренотой и забора не нужно, – заметил Башарин.
– Побежали! – распорядился Вася. – Если мне память не изменяет, километра через полтора будут ворота.
Полтора километра!…
Но я продержался. Как – не скажу. Не знаю. На честном слове, на одном крыле…
Полоса колючего кустарника кончилась, и мы увидели что-то темное и плоское, простиравшееся вверх метра на два. Башарин опять щелкнул зажигалкой.
– Ворота, – объяснил Вася. – Ну, кажется, пришли. Теперь надо перебраться туда и отсидеться до утра.
– А там хоть крыша над головой будет? – полюбопытствовал я. – Или мы найдем полосу препятствий и спрячемся в какой-нибудь волчьей яме?
– Казарма же, – негромко, но удивительно мрачно ответил Вася. – Правда, койки не гарантирую. У тебя другие варианты есть? Придется лезть. Валентин! Подставь-ка замок…
Я хотел было напомнить Васе, что никаких замков мы с собой не имеем, но Башарин сообразил, в чем дело. Он полуприсел, сплел пальцы и принял в ладони Васину ступню, а затем подбросил – и Вася птичкой взлетел на ворота.
– Давай лапу! – велел он мне. – А ты, Валь, подпирай!
Предполагалось, что я – самое слабое звено в связке, тот груз, который – не кантовать и при пожаре выносить в первую очередь. Со мной обращались, как с женщиной: один прокладывает ей дорогу, другой прикрывает ее тыл! В том, что Башарин без подпирания одолеет ворота, подлец Васька не сомневался!
Я протянул руку, Башарин взял меня за бока, вроде как в балете берут за талию балерину, и попытался поднять, а Васька в это самое время тянул. Вдруг ворота, по которым я уже пополз грудью и животом, поехали! Мы с Башариным провалились во тьму!…
– ………!!! – воскликнул Башарин.
– Тихо ты, идиот! – приказал сверху Вася.
Я кое-как вывернул голову – и, доложу я вам, довольно трудно двигаться, когда на тебе лежит мощная туша Башарина. Тем более – он оказался у меня на спине и барахтался, желая подняться грациозно, а не скатываться с меня в грязь.
Я увидел Васькин силуэт – корявенький, надо сказать, скорченный силуэт, оседлавший створку ворот и меланхолически разъезжающий туда-сюда.
Через минуту мы поняли, что, кроме незапертых железных ворот, от забора более не осталось ничего. И если бы мы, пренебрегая секундной болью и царапинами, ломанулись через боярышник в любом месте, то оказались бы в казарменном дворе, не устраивая кроссов по пересеченной местности.
– Казарма, говоришь? – спросил, поднимаясь с меня, Башарин. – А я думал – предприятие. Там со стороны шоссе бетонная стена с колючей проволокой сверху.
– А хрен его знает, что там было на самом деле, – отвечал, сползая с ворот, Вася. – Бодигарды на свой полигончик как правило через забор лазят. Где-то здесь…
И с ненавистью посмотрел на железные ворота.
Я поднялся, чувствуя себя не просто помятым, а даже пожеванным. После кросса – еще и Башариным сверху припечатали… Я – стандартной ориентации, никогда себя голубым не воображал, но тут вообразил – и понял, что теоретически все они должны ходить с переломанными ребрами.
– Туда, – Вася показал рукой на темный прямоугольник по ту сторону открытого пространства. – Бегом, по одному. Первый, пошел…
Башарин, не задавая вопросов, пригнулся и побежал. И сразу же растворился во мраке. Вася выждал минуты полторы и приказал:
– Второй, пошел.
– Я, что ли?
Он вздохнул. Он так вздохнул, что мне все стало ясно.
А виноват я, что ли, что бабуля, когда мне было восемнадцать, где-то раздобыла три справки – о том, что я три раза подряд имел сотрясение и даже ушиб мозга? И когда заходила речь о том, что парню, мне то есть, надо бы пройти суровую жизненную школу, моя кроткая, ласковая, читающая наизусть стихи Ахматовой бабуля отвечала жестко, как прикованный к пулемету смертник:
– Через мой труп!
Впрочем, справок этих я в глаза не видывал, знал только, что где-то у бабули они есть, и поэтому военкомат ко мне не цепляется.
В общем, я – пошел.
Бегать скорчившись, да еще впотьмах – сомнительная радость. Того гляди – носом землю клюнешь. Я был безмерно благодарен Башарину – без него я проскочил бы этот закуток, это узкое и темное пространство между тесно стоящими зданиями, где можно спрятаться и перевести дух. Я так бы и чесал
