прохожий, кинулся между мной и блондинкой, и по роже я понял – это его женщина, бывшая или будущая.
Он был из этих – из плоских. Кулак сам сжался и въехал ему в челюсть.
Вмиг вокруг нас образовался круг людей, плотный, но ставший на немалом расстоянии, и эти люди хором заорали. Я не мог бить всех подряд – я развернулся и убежал.
Что-то со мной творилось нехорошее! Вторая женщина подряд не поддалась на испытанный прием!
Смутное понимание зародилось в голове, но эту идею нужно было проверить.
Третья попытка тоже пошла прахом, женщина решила спастись от меня, перебежав улицу на красный свет перед самой троллейбусной мордой. Я кинулся следом, троллейбус все же скрыл ее от меня, я побежал вровень с ним, потому что сзади и справа шли иномарки, и бежал довольно долго – целый длинный квартал, до светофора. Там только вернулся на тротуар.
Три прокола подряд! Никогда со мной такого не бывало!
Вдруг я понял – это Маргаритка виновата. Если бы не она – был бы во мне сейчас настоящий азарт и настоящий голод. Когда девки видят, что я их по-настоящему хочу, она не выделываются. А сейчас голода не было. Вот в чем беда!
Но и сытости не было.
Может, мяса навернуть?
Но у меня же – ни цента!
Я шел, и шел, и шел, ругая на все лады Билла Бродягу – пора бы ему уже и появиться, пора бы ему что-то для нас обоих придумать. Справа за темным стеклом витрины мелькали огоньки. Я сообразил – это же игровые автоматы! Поиграть?
Я вошел, какое-то время изучал обстановку. Это был не просто игровой зал, а вместе с кафешкой, и крашеная блондинка за стойкой сразу меня усекла. Она посмотрела так, что я понял: пять минут трепа, и хотя бы чашка кофе в долг без отдачи мне обеспечена.
– Вот ты где, Люсенька! – сказал я, подходя. – Не узнала?
Блондинка посмотрела на меня с некоторой тревогой.
Я знаю эту тревогу в женских глазах. Словами я бы выразил ее так: ого, начинается что-то замечательное, только бы не проснуться…
– Это же я, Гена! Неужели забыла? Помнишь, поезд, купе, настоящее хохляцкое сало с чесноком?
– Помню! – ответила блондинка, но так сердито, что мне сделалось не по себе. – Я, миленький, все помню! Валерка!!! Димка!!! Славка!!!
Оказывается, в зале была вооруженная охрана! Три здоровых парня немедленно возникли и загородили мне выход.
– Это кто, Люсь? – спросил тот, что стоял впереди. – Автомат, что ли, ломал?
– Какой автомат?!? – Люся за стойкой наливалась яростью и уже скалилась, как настоящая бешеная сука. – Этот козел ко мне в поезде приставал! В одном купе ехали! Утром хватилась – ни его, ни кошелька!
– Ни фига себе! – это они, по-моему, изумились хором…
Я изумился тоже. Какой, к черту, поезд? Какой кошелек?…
– Валерка, стань в дверях! – командовала Люся. – Понимаете, еду я прошлым летом поездом Харьков- Москва, и едет со мной в купе этот козел! И никого, кроме нас! Все же на юг рванули, а я, дура, с юга прусь! Ну, то да се, сами понимаете! Просыпаюсь – ни козла, ни кошелька!
Правильно она назвала себя дурой. На ее вопли сперва обернулись, а потом стали подползать мужики и ребята, игравшие на автоматах. Нашли себе развлечение!
Я подался к дверям, но Валерка, заметив, загородил их, и загородил основательно – в нем было кило двести, честное слово, и росту – под два метра.
У меня был один путь для отступления – открытая дверь за спиной у дуры. За дверью имелась кухня, а всякая кухня имеет еще и выход в какой-нибудь двор.
– Явился! Одного кошелька ему мало! – продолжала выступать дура. – И ведь отыскал! Ой, мама дорогая!!!
Я перепрыгнул через стойку, красиво перепрыгнул, пришел ногами в какую-то идиотскую миску, стоявшую на полу, и вместе с дурой Люсей грохнулся на пол. Она завизжала так, что меня этим визгом словно над полом приподняло. И я оказался на дуре, как если бы собирался ее изнасиловать.
Каким-то образом мы, лежа на полу и брыкаясь, въехали в кухню. Тут шуму прибавилось – заорала и повариха.
И ледяной водопад рухнул мне на плечи!
Я вскочил и резко развернулся, готовясь принять бой. Но боя не было – и охрана, и игроки, которых я успел заметить, ржали, как стоялые жеребцы. Они показывали на меня пальцами и так ржали, до таких натуральных слез, что вряд ли даже меня видели.
Ничего не понимая, я провел ладонью по мокрому лицу.
Тут смех раздался и снизу.
Я посмотрел на дуру, которая тоже ни с того ни с сего расхохоталась, и не узнал ее.
Ее лицо, мокрое, как у меня, было в каких-то лохмотьях и зеленых крапинках. Но она, даже не пытаясь подняться, тыкала в меня пальцем. В меня! Это что же – и я сейчас такой?…
Я одним прыжком оказался у стойки, другим – по ту сторону, и выскочил в дверь, которую уже никто не охранял. Прохожие шарахнулись, и я побежал.
Остановился у зеркальной витрины. Проклятые буржуи поналепили этих витрин во всех забегаловках. Из зеркала смотрело чудовище, облепленное мокрыми лохмотьями. Я вынул из волос длинного красно- коричневатого червяка и попробовал на вкус.
Тут только стало ясно – повариха, спасая дуру Люсю, облила нас холодным свекольником. Всю полутонную кастрюлю вывернула. И ведь надо отдать ей должное – спасла!
Я обобрал с себя всю эту дрянь. Хорошо, что рубашка черная, подумал при этом, когда мокрая – блестит, и только. Высохнет свекольник – и будет она, как новенькая. Штаны вроде не очень пострадали.
Я выглядел вполне пристойно. Нормальный крепкий мужчина, выгодно выделяющийся на фоне прочих…
Ксения!
До того, как она приедет домой, нужно изучить местность и составить план действий. Того усатого, который ее вез на машине, вырубить несложно. Усатые лысеющие типы, вроде покойника Ротмана, умеют только делать деньги, делать их для нас – для настоящих мужчин, чтобы мы пришли и эти деньги забрали.
Лихо я рассчитался с Ротманом за Машку Колесникову!
Я прошел несколько кварталов и узнал знакомые места. Более того – довольно быстро нашел и нужный дом. Во-он там она живет… Третий этаж, окна – во двор…
Окна…
Нет!
Ничего я той ночью в окнах не видел. Ни о чем не думал. Не было в моей жизни такой ночи.
– Привет! – сказал мне пожилой мужчина, хлопнув по плечу. Когда-то он был и крепким, и сильным, и кулак, должно быть, считался тяжелым. Из уважения к этим былым достоинствам, о которых можно было лишь догадываться, я и назвал его про себя «мужчиной». Хотя это скорее был старик, осанистый тяжеловесный старик.
– Привет! – сказал и я. Но не допустил на лицо ни малейшего удивления. У мужчины лицо всегда должно быть непроницаемым.
– Ты чего натворил? – спросил он. – Менты всех опрашивают, куда ты подевался.
– Да ничего я не натворил.
Тут я вспомнил, что скверная тетка с розовыми волосами тоже что-то мне толковала про ментов.
Менты, менты… Что же это такое? Кто же это такие? Слово вроде бы ничего, занятное слово…
– Если ты там где-то чего-то, – загадочно сказал мужчина, – так лучше добеги до них сам. Меня один допрашивал, Горчаков фамилия, такой рыжеватый. Вроде не дурак. Сказал – если ты появишься, чтоб
