первым делом его отыскал. Погоди – бумажку с телефоном дам.
Бумажка оказалась клочком газеты.
Менты… Вспомнил!
– Пусть этот Горчаков идет за своими яйцами! – сказал я так, как говорил Бродяга, когда посылал полицейских подальше. А смятую бумажку бросил старику под ноги.
– Ты, Валентин, совсем сдурел? – строго спросил он.
Вот теперь кое-что стало ясно. И та тетка, и он приняли меня за другого человека.
– Какой я тебе Валентин? Я – Брич!
А что? Мне свое имя скрывать не от кого.
– Ого! – сказал он. И ничего больше.
Я повернулся и ушел.
Если в этом дворе меня с кем-то путают, это меняет планы. Значит, и Ксения может перепутать… Надо придумать, как этим совпадением воспользоваться, или хотя бы так все рассчитать, чтобы оно не помешало.
Вон Бродяге показалось однажды, что мужик в гостиничном коридоре похож на шерифа Джима Смолла. Любой другой бы рукой махнул – мало ли что мерещится на второй бутылке виски? А Бродяга пошел следом – и ведь это действительно оказался шериф. Плохо было то, что он обернулся, немедленно узнал Бродягу и поднял страшный шум…
На этом месте мои размышления прервал запах.
Пахло вкусно. Хоть и не мясом, но все равно вкусно.
Рыбой!
Я поднял глаза и увидел вывеску. Она была написана какими-то старинными буквами, и я минут пять маялся, пока не сообразил, что надписи как-то соответствуют три серебряные рыбины на цепочках.
«Три карася» – вот что значилось на вывеске. И внизу была совсем официальная табличка со словами «Рыбный ресторан». Ресторан… Караси… Карасевич?!?
Я вошел.
Швейцар хотел было остановить меня, такой правильный швейцар, с золотыми пуговицами, но я его отодвинул.
– Ну, ты, родной! – сказал я ему. – Где хозяин?
– Какой тебе хозяин?
– Карасевич! Где он тут у вас?
Швейцар уставился на меня дикими глазами, и я понял, что он прямо сейчас, в моем присутствии, сошел с ума.
– Хозяина зови! – сказал я ему. – Скажи – по делу пришли.
И в глубине души усмехнулся: дело это было – получить от меня в ухо.
– Сейчас, – сказал швейцар, – а ты тут подожди.
Я вошел в холл, а оттуда направился в зал. Там было пусто – время не то, чтобы солидные люди приходили посидеть. Лишь несколько столиков занято, где – пара толстых старух, где – какой-то лысый одиночка, а то еще бородатый один сидел в глубине у стойки и разговаривал с барменом. Швейцар подозвал официанта, что-то шепнул.
– Ты, родной! – сказал я, подходя. – сказано же – чтоб хозяин был!
– Сейчас. Анатолий Ефимович! – позвал швейцар.
Бородатый слез с высокого стула и неторопливо направился ко мне.
Тут я и задумался. Это вроде не был Карасевич. Карасевич – большой и бородатый, а этот – среднего роста, мне по ухо. И не толстый.
– Я за хозяина, – сказал этот Анатолий Ефимович.
– Мне сам нужен.
– Сказано – я за него. Ну?
Глаза были очень неприятные.
– Сказано – нужен сам, – повторил я.
– Ага… Юра! – это он позвал швейцара, и тот мгновенно оказался рядом. – Юра, что будет, если кто-то из вас не выполнит мою просьбу или скажет мне кривое слово?
– Плохо будет, Анатолий Ефимович! – весело ответил швейцар. – Наш нам бошки пооткручивает!
– Ясно? – спросил бородатый. – Юра, ты хороший парень, но будь жестче. Когда непонятно кто ломится в двери, не бойся дать ему в рыло. Один раз, но от души. Второго не понадобится. Лучше пусть мы будем вытаскивать тебя из ментовки, это не такое дорогое удовольствие по сравнению с разгромом, который может устроить какое-нибудь похмельное рыло.
Тут бы хорошо было впасть в ярость и сделать то, на что бородатый намекал – разгромить в мелкие дребезги этот траханный ресторан «Три карася»! Но бешенство не наступало. Бородатый нехорошо смотрел, и я понимал, что это – боец. Он же видел меня, он же не мог не видеть, что я круче всей местной шушеры! И спокойно так нарывался на драку. Или не нарывался? Или он уже столько в жизни дрался, что я для него просто не существовал?
Нужно было немедленно впасть в ярость!
– Ну, ты, родной! – крикнул я ему. И занес кулак так, как собирался занести, чтобы въехать в ухо Карасевичу.
Куда он девался из-под кулака – было непонятно. Зато что-то ткнуло меня между лопаток, несильно, зато в какую-то интересную точку, и я полетел на пол.
Нет!
Поскользнулся.
Я – Брич, и я поскользнулся.
Так.
– Походи к Сашке Барсуку на айкидо, Юра, – сказал бородатый. – Видишь – аккуратно и без суеты. Это даже восьмидесятилетняя бабушка с ним бы проделала.
Бабушка? Со мной?
Я вскочил и развернулся.
– Мало, значит, было, – заметил бородатый. – Юра, поди, позови охрану. А то я, кажется, работаю, а они зарплату получают.
Он видел, что я готовлюсь к настоящему броску, видел – и с места не сдвинулся. А я уже был в бешенстве, я уже летел к нему!…
И вдруг ослеп.
Резь в глазах была страшная.
– Что это с ним? – я услышал шаги и голос подбежавшего Юры. И другие шаги – человека три в крепкой, настоящей мужской обуви неслись сюда издалека.
– Полный порядок, – отвечал голос бородатого. – Красный перец. Унимать похмельное рыло в ресторане, где на каждом столике стоят пряности, – одно удовольствие. Ребята, ребята – сейчас, пожалуйста, без мордобоя! Выведите только на улицу – и аккуратно коленкой под зад. Учить вас еще и учить…
Они не только вывел меня на улицу – они еще провели до переулка. Я держался обеими руками за лицо, жал на глаза, как будто от этого сделалось бы легче, и понимал, что нужно немедленно их чем-то промыть.
Парни по обе стороны меня обсуждали происшествие.
– Говорят, он в Анголе воевал.
– Был там военным переводчиком вроде.
– Да нет, воевал! И потом инструктором в спецназе…
– А откуда он, по-твоему, испанский знает?
Мог ли я совершить ошибку и не признать в этом бородатом настоящего мужика? Нет, не мог. Значит, про Анголу и спецназ – брехня.
Сейчас главное – промыть глаза. Выступили слезы… Слезы, конечно, промывают. Но реветь в три ручья при всем честном народе?
