Нельзя.
Я – Брич. Я – настоящий, а эти все – фуфло, сопляки, мелкая гнусь. Плоские и им подобные!
Резко скинув с себя сопляков, я побежал вперед, вытянув руки и плохо различая дорогу.
Потом я увидел уличный лоток со всякой дрянью – но среди дряни стояли бутылки с минералкой. Я взял одну, посмотрел в глаза продавщицы тяжелым взглядом – есть у меня такой тяжелый взгляд, и я им горжусь, – и свернул в ближайшую подворотню. Во дворе на лавочке я кое-как промыл глаза.
Надо было вернуться к «Трем карасям», выследить Карасевича и дать ему наконец в ухо. Но я потерял ориентацию. Когда полуслепой несешься по улице, сворачиваешь неизвестно куда, и еще по двору бредешь целую вечность в поисках скамейки – очень трудно пройти по своему следу назад. Я даже знал, что это вообще невозможно.
В общем, я сидел на лавочке и думал, что когда Бродяга за мной приедет, я ему все выскажу. Мимо проходили старухи с детьми. Но в какую-то минуту пошли люди…
Очевидно, в этом доме жили и серьезные мужики. Они приезжали на чистых иномарках, ставили их в нужные места, заранее зная, кто займет пространство сзади и спереди. Они были хорошо одеты. Некоторые привозили с собой женщин. Женщины были старые, но в дорогих тряпках.
Вот интересно, подумал я, Маргаритка уже убралась домой? Наверно, посидела утречком, поежилась от холода, поняла, что кушать хочется, и пошла себе потихоньку.
Что-то не получается у меня сегодня женщину снять, подумал я следующей очередью. Вообще денек не заладился.
Голоден ли я? Пожалуй, да. Творог и орешки – это разве еда для мужчины?
Я встал и пошел куда глаза глядят. К счастью, они уже глядели.
По правую руку я увидел пивной бар. Там сидели мужики, к которым меня словно на ниточке потянуло. Крепкие такие, правильные мужики. В классных кожаных куртках. Вот! Мне нужна кожаная куртка. Костюм и лакированные туфли я куплю потом, а чтобы войти в этот бар, к этим мужикам, нужна куртка – черная, без лишнего выпендрежа, и чтобы сразу было видно – дорогая.
Мужики нависли над столом. Я сразу выделил одного – главного. Он был коротко стрижен, смугл, с крупным суровым лицом. Он сидел, не слишком наклоняясь, а остальные тянулись к нему. Я мог держать пари на чемодан баксов – они говорили О ДЕЛЕ!
Мне тоже безумно захотелось сесть за тот стол и сказать свое веское слово… стоп!
Мне нужно придумать ДЕЛО.
Бар-то ведь не из самых дорогих. Если эти мужики сидят тут и совещаются, значит, они еще НЕ СДЕЛАЛИ ДЕЛА. А если бы сделали – черта с два тут бы сидели! Они бы уже на Гаваях черномазых девчонок лапали.
Я чуть не хлопнул себя по лбу. Зря весь день прослонялся! Я же мог найти подходящий банк и есть в засаду. Как тогда в Чикаго! Сколько же мы с Бродягой пасли тот банк? Я уже наизусть знал, когда какой крысеныш в галстуке приходит и уходит, сколько минут курит у входа, знал в лицо хахаля каждой уборщицы!
Решив не тратить больше времени на всякую ерунду, Ротман-то пристрелен, а Карасевичу можно надавать по ушам и когда-нибудь потом, я зашагал прочь. Нужно было раздобыть еды, спокойно выспаться, а с утра пройтись по тем улицам, где тут у них банки расположены. И разобраться, что к чему.
С едой все оказалось очень просто. Я зашел в универсам с намерением послоняться между рядов и сунуть за пазуху хотя бы плоскую упаковку нарезанной ветчины. Но у столика, где положено перекладывать купленный товар из проволочных магазинных корзинок в свои сумки и пакеты, заболтались две тетки. Одна была толстая – и доброе дело сделал бы тот, кто лишил ее на сегодня ужина. Я просто взял ее корзинку и прямо с этой корзинкой вышел из универсама.
Мне эта еда сейчас был важнее.
А переночевать я мог и в «Гербалайфе».
Там меня ждал сюрприз – в незапертой квартире на третьем этаже сидела Маргаритка.
– Я знала, что ты придешь! – воскликнула девчонка и первым делом полезла в корзину.
Я крепко почесал в затылке.
– Я решила ждать тебя сколько смогу, – говорила она, разворачивая продовольствие. – Ты не представляешь! Сюда какие-то дядька заходили, я в ванной спряталась! Потом на антресоли полезла, нашла старые журналы, вот, читала, потом вообще стемнело…
И она смотрела мне в глаза огромными темными глазищами. Она хотела меня!
– Дядьки, говоришь, заходили?
– А знал бы ты, как они ругались. Я этому Валентину, как появится, яйца откручу! Это – один, а другой – что яйца, ты с него за прогул в двойном размере сдери, тогда ему жена за тебя все что нужно открутит! В общем, они раза три приходили этого Валентина искать.
Валентин… Очень интересно… Уж не тот ли, за кого меня приняли?
А за Валентином охотятся менты. Чего-то он такого натворил…
– Послушай, – сказал я, – это место ненадежное. Ты знаешь, где можно прожить два-три дня? Чтобы никто не видел?
– Конечно, знаю, – ответила Маргаритка. – На Малаховке.
– Малаховка – это что такое?
– Это огороды, – объяснила девчонка. – А на огородах обычно стоят садовые домики. Летом в них живут, а потом закрывают до весны. Туда зимой понемногу все бомжи собираются. Там же и окна застекленные, и даже какие-то койки с матрасами.
– Это далеко?
– А ты хочешь прямо сейчас туда идти?
– Да.
С женщинами иначе нельзя. Нужно говорить только одно слово, но так, чтобы они поняли – других слов не будет.
– Хорошо, – сказала Маргаритка. – Пойдем.
Это было уж вовсе ни к чему.
– Ты бы лучше домой шла, – сказал я.
– Я же говорила – ни за что! Лучше сдохну, а не вернусь! – девчонка прямо-таки заорала. – А если ты меня с собой не возьмешь, я знаешь что сделаю? Вот прямо в этом доме залезу на самый верхний этаж и прыгну! И – все! Лучше – это!…
Как и следовало ожидать, она заревела и бросилась мне на шею.
– Брич, миленький!… – бормотала она. – Возьми меня с собой! Я же не могу без тебя!
И я взял ее с собой.
Мы прихватили из той квартиры на третьем этаже старые журналы, одеяло, термос, шторы с окна. До Малаховки было далеко, и когда мы туда пришли, было не до выбора. Мы только зашли поглубже в огороды, подальше от шосе, и я открыл первый попавшийся домик.
Пока я курил на крыльце, Маргаритка впотьмах хозяйничала – стелила постель, разбирала корзинку. Там оказались и хлеб, и колбаса, и макароны, и даже две пачки сигарет.
– Брич, это сливочное масло! – радовалась девчонка. – Ну, класс! У тебя есть нож?
Нож? Вот черт! Пистолет есть, а ножа нет.
Нож я, кажется, отдал Бродяге. Хороший был клинок, правильный, со сплошной деревянной рукоятью и длинным хвостовиком. Таким ножом было бы неприлично резать колбасу и мазать масло.
– Потерял, – сказал я.
– Ну ничего, мы колбасу и хлеб разломаем.
Поужинав, мы легли.
Все-таки отдавать она еще не умела. По-всякому показывала, как ей со мной здорово, и стонала, и даже царапалась, но я-то понимал: девчонка знала, что нужно стонать и царапаться, видиков насмотрелась, не иначе.
Ничего не поделаешь – каждая женщина любит, как умеет. И если ей попадается настоящий мужик, вроде меня, она все делает, чтобы его удержать. Пока Маргаритка мне не в тягость – пусть удерживает! А вот когда приедет Бродяга и начнутся НАСТОЯЩИЕ ДЕЛА – тогда посмотрим…
