само сползает с ее плеч.
– Идем, – говорю я и обвожу взглядом столики. Одни мужчины смотрят на меня со страхом, другие – с завистью, а все женщины – так, как Ксения.
На улице стоит моя машина, шестисотый мерс. Прохожие окружают ее и тихо переговариваются – такой роскоши в этом гнусном городишке они не видали. Я открываю дверь, потом захожу с другой стороны и распахиваю другую дверь – перед Ксенией.
Ксения садится, сажусь и я.
У меня снят номер в лучшей гостинице. Портье встречает нас с поклоном. Скоростной лифт веет на двадцатый этаж. В лифте мы одни – и Ксения отчаянно прижимается ко мне, ее губы ищут моих губ…
– Валентин!
Тьфу! Явилась!
– Валентин, я же знаю, что вы дома! – разорялась за дверью толстуха. – Давайте договоримся по- хорошему! Вы собираете свои вещи и уходите! Мне от вас ничего не надо, никаких денег! Расстанемся по- хорошему! Я не так много зарабатываю, чтобы кормить двоих!
Тьфу… Это она про те пельмени, которые я нашел в холодильнике.
Я с большой неохотой встал и уперся плечом в шкаф. Шкаф поехал и загородил дверь намертво. Теперь она сюда не вломится.
Потом я опять лег. Нужно было начать сначала.
Итак, я вхожу в лучший магазин, чтобы купить костюм, в котором поеду в ресторан «Три карася» бить морду швейцару Юре и тому бородатому…
Продавщицы бегут ко мне…
Нет, ко мне выходит директор магазина…
– Валентин! – опять запричитала толстуха. – Вы бы не могли вынести телевизор? Мне же нужно смотреть вечернюю программу новостей!
Телевизор… Еще и это…
Нужно было сделать так, чтобы проклятый телевизор исчез. Вообще! Я взял гантель, примерился – и несколько раз треснул, чтобы развалить крупные детали на куски помельче. Иначе мне пришлось бы открывать большую створку окна. А обломки можно выкинуть и в маленькую.
Потом я это сделал. И опять лег. Я сыт. Мне сейчас никакая женщина не нужна. Я – сыт. Вот завтра приедет Маргаритка, привезет бутерброды. Поем. Покувыркаюсь с Маргариткой. Может быть, она даже пива привезет. Главное, чтобы толстуха ушла пораньше и не орала с утра, как резаная. Какое она, в самом деле, имеет право на меня орать? Я же на нее не ору.
И разве я ей мешаю? Сижу в комнате, носа наружу не показываю. Меня даже не слышно.
Я лучше тут пересижу, но до таскания рулонов на идиотском складе не унижусь. Купец умрет за деньги, попа задушит жир, солдат умрет за чью-то корону, а я умру на стеньге – за то, что слишком жил!…
Ничего, еще немного – и приедет Бродяга.
А тогда начнется настоящая жизнь!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая.
И на магов можно найти управу!
Кто заорал?!?
Я заорал?…
Ну да…
Попробуй тут не заори!
Васька от моего вопля очнулся и выхватил пистолет, Башарин замахнулся лопатой, а я, шарахнувшись от огненного снопа, шлепнулся на задницу и продолжал вопить, но уже как-то прерывисто.
Бородатый верзила в кольчуге соскочил с подмостков и пошел на нас, держа перед собой факел.
– Вы как сюда попали? – спросил он. – И чего вы орете?
Очевидно, он не мог поверить, что такой звук издала одна-единственная глотка.
– А вы кто такие? – вопросом на вопрос ответил Вася.
– А вы?
– А я – следователь Горчаков из городского у-вэ-дэ.
Видя, что разговор сворачивает в серьезное русло, я начал вставать.
– Вы что, насчет противопожарной безопасности, что ли? – изумился бородатый. – Ну, днем – я еще понимаю! Но чтобы ночью выслеживать! Лирайт, прыгай сюда! На нас сейчас протокол составлять будут.
– Ты облез, да? Совсем облез? – поинтересовалась девушка с мечом. – Он такой же следователь Горчаков, как я – гоблин!
– Документ предъявить? – спросил Вася.
– У нас у самих этих документов – жри не хочу!
И бородатый, пошарив за пазухой, откопал там и вручил Ваське удостоверение. При свете факела мы трое сунулись туда носами.
Это были корочки примерно такого размера, как мой университетский диплом. Они содержали в себе портрет бородатого и следующую запись:
«Настоящим удостоверяю, что податель сего является умертвием и заклятиям второго и третьего колец не подлежит. Подпись – Саурон».
– Они… – безнадежно произнес Башарин. – они нас на машине обогнали и другой стороны заехали…
С подмостков соскочил высокий парень в длинном плаще. Теперь было видно, что плащ застегнут на плече огромной круглой штуковиной с камнями, несомненно, имеющей магический смысл. Длинные волосы были с боков заплетены в две тоненькие косички. Еще у парня имелась на голове повязка с тайными и грозными знаками. Все это состояло в каком-то неожиданном, и потому жутком противоречии с простецкой круглой физиономией.
– Отколь грядете вы, о гоблины, в сей край, и что несете мирным жителям лощины? – провозгласил он.
Тут уж даже страх не удержал меня от высокой поэзии.
– Уж как дали три дородна добра молодца кросс по местности пересеченныя! – ответил я не менее торжественно. – Утекали три дородна добра молодца от злодеев с телегой заморскою, да на вас в сих хоромах напоролися!
– Свои люди! – заорал откуда-то сверху мальчишеский голос.
– Погоди, Лионель! – одернул бородатый. – Ну, как, еще документов надо?
Он достал еще одни корочки.
– Настоящим удостоверяю, что мастер Корвин с восьми утра до ноль-ноль-двух часов является самоходным говорящим пнем! – прочитал он. – Еще?
Мы переглянулись.
Похоже, что эти маги удрали из сумасшедшего дома – и оставалось только дождаться, когда за ними прибегут санитары, подумал я. Но сноп радужного пламени?
Васька, как выяснилось, задумался на другую тему – почему они не вырывают из наших рядов Башарина?
– Игореха, порядок! – зашептал он прямо в ухо. – Это какие-то другие маги! Конкурирующая фирма!
– Понял, – отвечал я.
Гордость переполнила мою истрепанную гипнотическими заморочками и ночным кроссом душу.
Похоже, один лишь я мог говорить на равных с этой компанией. Васькино звание и лопата Башарина тут почему-то всерьез не принимались.
Однако именно Башарин и внес в наши отношения долгожданный перелом.
– Вы примите трех дородных добрых молодцев! – возопил я, даже подняв руку, как памятник Ленину, все еще торчащий перед Дворцом пионеров и школьников. – Защитите их от нечисти поганыя, что на черной иномарке их преследует, и сведите добрых молодцев в укрытие…
– Костя! – воскликнул вдруг Башарин. – Костя, да это же я – Валентин!
