месте возьму» сказать, мое дело – «постой, красавица!» сказать! Ты же не в магазине!
Але стало смешно. А разговорчивый продавец немедленно извлек из ящика гроздь килограмма на два по меньшей мере.
– Бери! – заявил он с таким видом, будто дарил этот гигантский виноград, но цены все еще не называл, а соблазнял крутобокой гроздью, поворачивая ее то так, то этак. – Бери! Вкусно, сладко, полезно! Не жалей денег! Думаешь, у тебя – деньги? Это – не деньги! Рубль – туда, рубль – сюда… что такое рубль? Один рубль плюс один рубль – думаешь, это два рубля?
Его глаза уперлись Але в переносицу.
– Считай, милая! – велел странный продавец. – Один рубль и один рубль – это будет один! Считай!…
– Как же?… – попыталась было возразить Аля, а пальцы ее сами принялись искать на прилавке оставшийся в Доме колхозника маленький калькулятор.
– Просто! Сейчас объясню! Один и один не может быть два, потому что это один, а два – это не один и один, потому что два с самого начала было два, и не два рубля, потому что два – это иная сущность, чем один, и не может произойти от одного…
Очнулась Аля в огромной комнате без окон и, возможно, без дверей. Жутковатая это была комната, какая-то замшелая, заплесневелая, освещенная, похоже, лишь единственной лампочкой, и то – подвешенной где-то за мебелью на уровне столешницы.
Очнулась она, сидя на стуле, а у ног стояла хозяйственная сумка, из которой, кажется, ничего не пропало. Ася заглянула туда, увидела пакет из толстой бумаги, вспомнила: там – виноград… Но как она укладывала пакет в сумку, как расплачивалась за покупку – это уж было покрыто мраком…
И зачем бы ей, зная, что через час придет дочка с занятий, забредать в какой-то бункер? Ведь не тащили же ее сюда – одежда в порядке, царапин нет, ничего не болит… Раздеть не пытались…
Это Аля могла утверждать под присягой – замочек от джинсовой молнии барахлил, и она всякий раз зацепляла это дело изнутри английской булавкой. Если не знать, где эта булавка расположена, то снять с Али джинсы можно только с помощью ножниц.
Ася, недоумевая, встала и обвела взглядом помещение, самая дальняя стенка которого терялась в беспросветном мраке – если вообще была…
Обстановка почему-то наводила на мысли о том свете, хотя ничего инфернального в ней не было, а стояли канцелярские столы светлого дерева, обшарпанные и крытые листами зеленого картона, как это делалось, пожалуй, в пятидесятые годы прошлого века, а на столах – канцелярские же лампы, от которых тоже явственно тянуло сталинизмом, и стопки картонных папок с истрепанными завязками, и почему-то даже несколько допотопных компьютеров наподобие советской «Искры», что совершенно не вязалось с обликом бункера.
Аля пошла на свет, с трудом пробираясь между тесно составленными столами, и обнаружила, что лампочка подвешена в большом, впритык к стенке, террариуме. Подставив под нее голову, лежал и грелся подросток-крокодил, чуть поболее метра в длину, как и положено – зеленый. Был он неподвижен, Але даже показалось, что это просто игрушка такая, нелепая в своем реализме до отвращения, и она стукнула костяшками пальцев по стеклу.
Крокодил медленно повернул голову. В глазах его явственно читалось:
– Заберите меня отсюда!
И крокодила можно было понять – он еле умещался в своем жилище, даже хвост у бедняги загибался вверх и торчал в щели между кусками оргстекла, прикрывавшего сверху террариум и придавленного кирпичами.
Но Але было не до того, чтобы дергать крокодила за хвост. Она мучительно пыталась понять, как же это забрела в канцелярско-бетонный бункер. Главное, ведь и сумка цела, и кошелек…
Кошелек!
Аля быстро проверила все свои тайники. Большой кожаный с мелочью лежал даже не на дне бокового сумочного кармана, а довольно высоко, и все же уцелел. Маленький с более крупными банкнотами Аля носила в кармане джинсов. И с ним ничего не сделалось. Был еще потайной карман в плаще – на всякий пожарный случай и чтобы зарплату домой носить. Он тоже оказался нетронутым.
Так что же все это значит?
Взяв на всякий случай сумку, Аля пошла вдоль бетонной стены, огибая столы, протискиваясь между ними, и даже до того расслабилась, что задала себе вопросы: с какого ж это года хранятся тут канцелярские реликвии и экспонаты? кому они нужны в таком количестве? почему не выброшены на помойку? часто ли навещают и кормят крокодила, которому здесь явно не место?
Чем дальше от террариума – тем мрачнее делался бункер, но вдруг чуть ли перед Алиным носом распахнулась дверь.
На пороге стоял мужчина в черном кожаном пальто, внушительный мужчина, с горбатым носом, с залысинами, лет этак за пятьдесят. На груди его светились два белых треугольничка – безупречная рубашка по обе стороны темного галстука.
Не ожидая увидеть тут такую элегантную особу, Аля шарахнулась. И сразу из-за плеча особы вытянулась посторонная рука, нашарила выключатель, щелкнуло.
– Ой! – сказала Аля.
Особа не далее как полчаса назад (ну, час, ну, три, но никак не больше, раз Аля еще не чувствовала голода) стояла за прилавком и выбирала для ненаглядной покупательницы наилучший виноград!
Правда, тогда вид у мужчины был более сытый, и усы топорщились бодрее, и глаза были ну такие ласковые, что хоть за ухом его чеши! Сейчас же физиономия сделалась жестче и строже, да и безупречный черный костюм вместо грязного белого халата поверх невообразимой фуфайки, очевидно, придавал ей бледности.
– Не волнуйтесь, – сказал мужчина, и голос был – как из бочки. – Лично вам ничего не угрожает.
Аля на всякий случай отступила подальше. И основания для беспокойства у нее имелись! Вслед за мужчиной вошли два крупных парня, один посветлее, другой – посмуглее, оба в черных куртках с иероглифами на груди, вошел маленький дедок бомжеватого вида, вошел человек неопределенного пола – объемистый, в темном плаще и в низко надвинутой кожаной кепке, из-под которой свисали явно крашеные бледно-желтые лохмы.
– Чего вы от меня хотите? – спросила Аля. И спросила как-то уж очень нервно.
– Хотим, чтобы вы сделали одно доброе дело.
– И для этого нужно затаскивать меня в какой-то бункер?!
– Потише, ради всего святого… – мужчина поморщился. – Сядьте, Алевтина. Мы тоже сядем. Будет нормальный разговор. И вы поймете, почему мы не могли обратиться к вам иначе. Тогда разговора бы не получилось.
– Почему вы так уверены? – Але показалось, что ее агрессивность должна вызвать к ней уважение, и нужно не столько говорить, сколько огрызаться.
– Мы – маги, – мужчина коротко поклонился и наконец сел. – Я – представитель Центра космоэнергетики, мои коллеги Гамаюн и Алконост – из Древнерусской школы ведической реабилитации, Эмириэль представляет Академию белой практической магии…
Некто в кожаной кепке кивнул. Но его половая принадлежность от этого яснее не сделалась.
– … а это – знаменитый дед Эфраим Ворон…
Але стало стыдно – ни про какого деда Ворона она и слыхом не слыхивала.
– Очень приятно, – сердито сказала она.
– Как вы понимаете, мы отказались от прежних имен и избрали другие, более нам соответствующие, – объяснил мужчина. – Подлинное звучание имени… впрочем… я имею в виду, что не буду возражать, если вы, как и мои спутники, будете называть меня Генералом. Это – не то имя, под которым меня знают в наших кругах, но сегодня оно меня бы вполне устроило…
Спутники не очень дружно кивнули, подтверждая: да, вот этот пижон – Генерал.
– Так вот, Алевтина… Да вы сядьте!
Аля подчинилась, а сумку поставила поближе к стулу.
– Так вот, Алевтина. Есть магия черная, а есть – белая.
