Скрипнула лестничная ступенька, донесся шорох.
– Да у вас, поди, крысы. Как бы всего товара не погубили. Извольте получить, – Левушка протянул конверт.
– Точно ли мне? Тут нет надписи.
– Точно вам. Вскрывайте.
Тереза открыла конверт и выложила на консоль сложенные бумаги. Они были писаны по-французски. Она прочитала первые строки – и ахнула.
– Особа, посылающая вам сии векселя, полагает, что вы сумеете найти для них наилучшее применение, – хмуро сказал Левушка. По дороге Захар успел ему кое-что рассказать о своем наблюдении за лавкой.
Тереза помолчала, рассмеялась было, но смех перешел в плач.
Левушка не сочувствовал. Он молча смотрел, как она пытается вытереть лицо плотной тканью турецкой шали.
– Вы догадываетесь, от кого сей подарок?
– Да…
– Сударыня… вы более ничего не хотите сказать?..
Тереза хотела собраться с мыслями, но что-то плохо это у нее получалось. Векселя, выданные кавалеру де Перрену, оказались у московского обер-полицмейстера – когда, как? Связано ли это с несчастьем, постигшим князя, с бегством из Москвы князя и Мишеля? Зачем прозвучало столько лжи?..
Она растерялась.
– Подумайте, сударыня, – попросил Левушка. – Я не могу требовать ответа… но несколько слов…
– Нет, – тихо сказала она. – Нет…
Левушка поклонился и вышел. Дверь лавки осталась открытой.
По пустой Ильинке уезжали в сторону китайгородской стены трое всадников – поручик Тучков в нарядном, хотя и изгвазданном землей кафтане, и двое архаровцев.
Тереза вышла на улицу и, придерживаясь за дверь, стояла довольно долго. Ей хотелось услышать безупречную тишину, означавшую, что Мишель и князь ушли черным ходом, дворами, переулками. И, коли уж не лгать самой себе, она боялась возвращаться. Страх пришел с опозданием. Страх и стыд.
Она понимала, что Мишель лгал ей, и лгал ради такой низменной материи, как деньги. И ей было стыдно за то, что она, чувствуя неладное, позволила себя поймать в ловушку. Он заставил ее оправдываться, оправданием же послужили все ее сбережения…
Она боялась, что скажет ему правду в лицо – и потеряет его навеки.
А совсем рядом ждал Левушкиного возвращения странный человек, который уже дважды вмешался в ее жизнь, дважды попытался навести в этой жизни какой-то порядок. Зачем, для чего? Этого она не могла понять – и, когда в памяти явилось тяжелое, неподвижное, насупленное лицо московского обер- полицмейстера, она прислушалась к себе – и ощутила тревогу.
Этот человек пытался лишить ее любви… Так она сейчас чувствовала.
А о том, что достойна сожаления любовь, которую можно погубить обычной правдой, она думать не желала. Мысль и чувство редко говорят слаженным хором – Тереза, стоя у дверей солнечным утром, искала определения чувству, не находила, и тревога в ее душе делалась все сильнее.
Она не догадывалась, что четверть часа назад чудом избежала смерти.
Когда Левушка, вернувшись на Ильинку, шел к Архарову докладывать о выполненном поручении, дверь кабинета сама распахнулась перед ним и оттуда выпал, словно от хорошего пинка под зад, недоросль Вельяминов. Следом вышел Шварц, поймал его за плечо и развернул к себе.
– И запомните, молодой человек, – нравоучительно произнес он. – Те мошенники, коих вы изволили опознать, схвачены и понесут наказание, но есть немало других. Не всякий раз поблизости окажутся господа архаровцы. Ступайте к вашей тетушке и никуда из Москвы не уезжайте. Теперь можете откланяться.
Недоросль попятился, потом повернулся и молча ударился в бегство.
– Такова человеческая неблагодарность, – сказал Шварц. – Он даже не поблагодарил господина Архарова за гостеприимство. Сие качество его характера тоже со временем будет вознаграждено.
Не поняв намека, Левушка вошел в кабинет.
– Передал? – спросил Архаров, глядя в бумаги.
– Поторопился? – вопросом же отвечал Левушка.
Ему показалось, что приятель жалеет о том, как распорядился ховринскими векселями.
– Нет, – подумав, сказал Архаров. – Никого там у нее не было?
– Никого, кроме крыс.
Архаров задумался.
– Ты Захара с Яшкой с собой взял? Один не мог добраться?
– Втроем веселее, – отрубил Левушка.
– Стало быть, Захарка тебя просветил…
– Просветил.
Не один лиш Захар Иванов – Федька тоже успел сообщить своему лучшему приятелю Тучкову о подозрениях насчет графа Ховрина. Но Левушка не хотел затевать малоприятную для Архарова беседу.
Обер-полицмейстер тяжко вздохнул.
– Будь что будет, – сказал он. – Коли этот графишка и есть кавалер де Берни – еще встретимся. Авось у него хватит ума убраться из Москвы, да подалее… А не уберется – пусть на себя пеняет. Я сейчас еду фрыштикать к Волконскому, заодно все расскажу. Дождись меня тут, доложишь о подробностях.
Левушка кивнул. Как если бы Архаров все еще был его командиром в Преображенском полку…
Архаров поднялся из-за стола, велел подавать карету. Дементьев подал ему подготовленные бумаги, переписанные лучшими почерками полицейской канцелярии. И обер-полицмейстер вышел из кабинета, даже не позаботившись его закрыть. Как будто оставил все дела на поручика Тучкова.
Левушка усмехнулся и сел за начальственный стол. Принял позу Архарова – с плечами, нависшими над столешницей, с набыченной головой и взглядом исподлобья.
Заглянул Демка.
– От Марфы девчонка прибегала, – доложил он. – Передавала его милости – пропажа-де сыскалась, и тот ховряк, которого мы вчера охлынали, цел-невредим. Ночью неизвестно откуда пешком домой шел, извозчика не было, набрел на двор какой-то дальней родни, там и заночевал. Ваша милость, мы за свои его хамовье поили, пусть бы нам возместили.
– Хорошо, я скажу господину Архарову, – пообещал Левушка.
Не успел опять вообразить себя обер-полицмейстером – в дверях возник Федька.
– Ваша милость, отвезли?
– Да.
– Как она?
– Тут же за врачами послали. Я старой княжне про тебя сказал, она вот тебе шлет, – Левушка добыл из кармана перстенек. – Денег под рукой не случилось, так с пальца сняла.
– Старуха?
– А ты бы от нее хотел?
Федька только вздохнул. Взял перстенек, надел на мизинец – вот, считай, и обручился… а медальон-то остался у поручика Тучкова!.. Вон ленточка видна…
Архаров по дороге к князю Волконскому изготовил в уме краткую речь.
Он понимал, что рискует схлопотать строжайший выговор за бесцеремонное обращение с высокородными игроками, и заранее выставлял доводы в пользу своего стремительного плана.
Однако Волконский не сразу сообразил, где у Архарова уязвимое место. Он ужаснулся, увидев список изъятых драгоценностей и всплеснул руками, когда обер-полицмейстер докладывал о поимке того самого Дюкро, что ускользнул от прославленной парижской полиции. Наконец дошло дело и до другого списка.
Волконский прочитал его, шевеля губами, и произнес в расстройстве чувств:
– Ах ты Господи…
– Среди этих господ имеются невинные жертвы мошенников, приезжие из других городов, а есть и сообщники. Сие может быть выяснено лишь в ходе допросов, ваше сиятельство.
