Ларжильера… Ого, так это наш покойный Степан Васильевич… И вроде не так уж много должен был – бормотал Архаров и вдруг замолчал.
Шварц вытянул шею. Перед Архаровым лежали векселя графа Михайлы Ховрина. Писаны они были по- французски, но столько-то Архаров в нерусской грамоте разумел.
Шварц понял, что об этой добыче лучше помолчать.
– Сколько я понимаю, векселей князя Горелова тут нет, – сказал он.
– Я чай, их и в натуре нет, – отвечал Архаров. – Кабы покойный Фомин не писал, что князь Горелов из- за него с кавалером де Берни сцепился, я бы подумал, что он и есть кавалер де Берни. Прав был Тимофей – Вельяминова в гореловском доме дурачили. Оттуда до «Ленивки» добежать – раз плюнуть. И оружие у него имеется – коли пойдем с обыском, непременно в одной паре пистолетов нехватка будет.
– Тот господин, коего в свалке у камина подстрелил Абросимов, на кавалера непохож. Мне сдается, что это был волосочес Франсуа, – сказал Шварц. – Тело в мертвецкой, будем вызывать шестуновскую дворню для опознания.
– Мне тоже… – Архаров задумался, глядя на векселя. – Карл Иванович, поди, вели поручику Тучкову взять десяток драгун и ехать на Знаменку к князю Горелову. Хотя сдается мне, что там его не сыщут. Из всех русских дворян он единственный за шпажонку ухватился, да и слишком хорошо все ходы-выходы в доме знал.
Шварц был внимателен – заметил, что ховринские векселя Архаров как бы по небрежности накрыл какой-то бумагой – да и забыл их оттуда переложить в ларец.
Они еще потолковали, как строить допрос тех чиновных особ, которые сейчас сидели взаперти на Пречистенке, чтобы, по неожиданному в устах Шварца церковному выражению, отделить агнцев от козлищ. И тогда только решили заняться «французским полоном» – опять-таки по определению Тимофея.
«Полон» был не маленький – шесть девок, две горничные-француженки, кавалер де Ларжильер и черномазый банкомет, которого Клаварош вытряхнул из кафтана. Перрена-Дюкро решили пока не трогать – будет еще время его как следует допросить, пока не придет письмо из Парижа.
– Начнем с блядей, – решил Архаров. – Где они у нас?
– В верхнем подвале.
Взяв Клавароша, Архаров отправился к девкам.
Они вошли в мрачное помещение, освещенное лишь крошечным окошком под самым потолком, и пленницы тут же кинулись к ним, галдя, взвизгивая, падая на колени и пытаясь поцеловать Архарову руку.
Такого буйства он не ожидал и, бросив Клавароша на растерзание, выскочил наружу.
Он слышал, как Клаварош кричит на девок по-французски, сопел от возмущения и собирался с духом. Наконец, решился и вдругорядь вошел.
Француженки молчали.
– Что странного кажется вашей милости на их нарядах? – спросил по-русски Клаварош.
Архаров оглядел прелестниц.
– Да ничего странного, кружева, парча… что еще?
Клаварош усмехнулся.
Вся Лубянка тихо завидовала острому взгляду обер-полицмейстера, но на сей раз Клаварош мог взять реванш – и он это сделал.
– Ни на одной нет ни перстней, ни серег, они все сняли и припрятали там… – он не сразу подобрал слово. – Внутри.
– Внутри? – переспросил Архаров, даже не слишком удивившись – от шлюх всего можно ожидать.
– В платье внутри, – поправился Клаварош. – Их надобно раздеть и все трясти, как тот кафтан. На них были дорогие сокровища. На этой даме, я сам видел.
Он показал на Луизу, которая стояла в обнимку с Розиной.
– Раздевай, – позволил Архаров. – Погоди, пусть мне сперва стул принесут.
– Я один, я не справлюсь. Я сперва приказываю им отдать все драгоценности волонтэр… добровольно. Иначе будем раздевать силком.
– Валяй.
Клаварош сам себя перевел. И был изруган нещадно.
– Ну, что, смешали тебя с дерьмом? – усмехнулся Архаров. – А теперь кликни Шварцевых кнутобойцев, чтобы взяли эту свору вниз. Как увидят тамошние безделушки – живо со своими расстанутся.
Так и поступили.
Примерно полчаса спустя Ваня принес в архаровский кабинет добычу, увязанную в два платка. Архаров вытряхнул ее на стол и первым делом увидел большую брошь в виде букета лилий с драгоценным редким жемчугом.
– Вон он как выглядит… У кого взяли?
– У девки в серебряном платье. Ну, здорова ругаться, – сказал Ваня.
– Пусть девки остынут, потом будем их допрашивать поодиночке. А мы, мусью Клаварош, начнем с обезьяны.
Драгоценности спрятали, привели банкомета. Устин изготовился писать, а Клаварош – переводить. Шварц встал возле архаровского стола, чтобы давать ценные советы. Но банкомет, очевидно, плохо понял, куда угодил.
Он вдруг заговорил весьма бойко на языке, которого никто не знал, отчаянно жестикулируя и строя уморительные рожи. Потом кинулся к Шварцу, схватил его за ухо, нагнул к столу и потряс. Из уха посыпались лесные орешки и поскакали по столу.
Тут уж все онемели.
Дверь открылась, сунулся Левушка.
– Николаша, Горелов пропал! Я в доме драгун оставил… что тут у вас?..
– Впервые за годы моей службы сыскался злоумышленник, не только похитивший мои часы, но и проделавший сие в кабинете господина обе-полицмейстера, – преспокойно отвечал Шварц. – Мне жаль, что Костемаров не видел этой тонкой работы. Сие заставило бы его устыдиться. Клаварош, вели ему вернуть часы.
Клаварош обратился к банкомету по-французски, тот начал отвечать по-французски же, но не совсем – вставлял в речь множество словечек, явно озадачивавших Клавароша. Да еще и весело скалился – не иначе, визит в полицейскую контору был для него забавным приключением.
– Да он итальянец! – догадался Левушка. – Он мастер фокусы показывать! У нас в Петербурге такие в цене! Николаша, вот они, твои фонари! Отпусти этого господина на оброк – он тебе за год столько ловкостью рук заработает, что мы не то что фонари на Пресне – мы и Рязанское подворье заново отстроим!
– Ага, особливо ремеслом банкомета… – Архаров задумался. – Куда же сего вертопраха девать?
Итальянский вертопрах вдруг рассмеялся, вскочил на стул и принялся с легкостью неимоверной делать презабавные экзерсисы с двумя треуголками, подхваченными невесть где. Шляпы, как живые ползали по его плечам, сами взбирались с затылка на макушку, становились на край поля и удерживали непостижимое равновесие.
Шварц расхохотался первым.
– Таковым манером он, сударь, помилования просит, – сказал немец.
Архаров хмыкнул. Он понятия не имел, что делать с пленником, коего невозможно толком допросить. Очевидно, Перрен-Дюкро с де Ларжильером завербовали его во время своих беспутных странствий так же, как завербовали повара, что рыдал сейчас в три ручья в верхнем подвале. Глядеть же на обезьяньи приказы обер-полицмейстер решительно не желал, даже отвернулся.
– Выставить к монаху на хрен за Тверскую заставу, – распорядился он. – Дать из добычи два рубля – и пусть проваливает куда угодно, не пропадет. Баб с детишками будет смешить, провианта ему накидают. Клаварош, внуши ему как-нибудь, чтобы на Москве носу не казал.
– О, сударь, – с чувством произнес Клаварош, – я буду пытаться! Однако я не уверен в его разумении!
– Пошли оба вон отсюда. И вы все тоже. Нашли себе ярмарочный балаган! Может, вам еще плясовых
