– Кого это еще его? – забеспокоилась госпожа Тарантеева. – Фаншета! Коли ты мне солгала…
– Да какого хрена мне лгать? Архаровцы поблизости, просто мы их за кустами не видим…
– А за кем кавалер собрался?
– Да за извозчиком, извозчик у нас в боскете стоит…
– Для чего еще извозчик?
– Да тебя, сударыня, увезти, – рассеянно произнесла Дунька, несколько расслабившись после трудного разговора и бега. – В безопасное место…
– Так я не поняла – архаровцы твои где?! Которые театр окружили?!
Актерка выдернула руку из Дунькиной руки.
– И дорого ль тебе дали враги мои, чтобы не выпустить меня на сцену в такой день? Господи, нет спасу от завистников! – патетически произнесла она. – И обер-полицмейстера приплели – все средства удобны, лишь бы меня не пустить сыграть Ксению!
Дунька ахнула.
– Маланья Григорьевна, сударыня, как Бог свят! – воскликнула она. – Какие завистники?
И заступила дорогу вдруг взбесившейся актерке.
– Пусти! – крикнула госпожа Тарантеева. – Хватит твоих врак! Там меня, поди, обыскались! Раз в жизни такая роля бывает!..
И она неожиданно ловко отвесила Дуньке пощечину.
Дунька от неожиданности шарахнулась и позволила Маланье Григорьевне проскочить мимо нее. Но Ушаков, который страсть как не любил патетики, насторожился при первых репликах актерки и был начеку. Он просто-напросто подставил беглянке ногу, и госпожа Тарантеева рухнула на дорожку, сминая жесткую серебряную парчу своей необъятной юбки. Тут же Ушаков, упав на колено, придержал ее.
– Ты, сударыня, лучше молчи, – мрачно посоветовал он. – А то Яуза, вишь, рядом, а жулика под ребра и мы подпустить горазды. Ишь, ховрейка охловатая, разлавизилась! Дуня, глянь-ка, куда мы извандальщика постычили.
Дунька, живя у Марфы, много чего слыхала – и ей не потребовался толмач, чтобы уразуметь: ее посылают поискать извозчика.
Вдали раздались голоса. Дунька, тут же метнувшись за куст и присев на корточки, вслушалась.
– Эй, сударыня! Маланья Григорьевна! Отзовись!
– Вот лишь кликни! – прошипел Ушаков.
Дунька глядела на него сквозь куст – и не узнавала. Насколько он был любезен с ней, видя в ней особу, близкую к обер-полицмейстеру, настолько сейчас был опасен – и ввек бы не пожелала Дунька увидеть в трех вершках от своего горла такого оскала…
Судя по голосам, госпожу Тарантееву искали в парке человек пять или даже более. Они перекликались – и если сперва были к актерке весьма почтительны, то минут десять спустя, разозлясь, кликали ее старой дурой, собачьей дочерью, и грозили, коли не подаст голос, заурядной поркой.
Маланья Григорьевна, лежа на траве, молчала, да и неудивительно – редко кто из архаровцев ходил без ножа, и ушаковский нож как раз острием уперся ей в горло.
– Сергей Федотыч! Она господину Архарову живая нужна, – забеспокоившись, тихонько окликнула его Дунька.
– Скарай, карючонок, – почти ласково посоветовал Ушаков. – Мас вершает.
Она и замолчала, как велено. Более того – легла на траву, чтобы ярко-голубой кафтан не бросился ненароком в глаза высланным на поиски мужчинам.
Однако им повезло – ослепительная юбка актерки испускала под солнечными лучами весьма заметные блики.
– Да вон же она!
Дунька почти беззвучно выругалась.
Ей следовало не отсиживаться за кустом, а бежать на поиски извозчика, пока погоня за актеркой была еще далеко. Но и сейчас было еще не поздно.
Той самой смешной побежкой, которую подсмотрела у Ушакова, Дунька перебежала к другому кусту и чуть ли не кувырком вкатилась в боскет. Тут она была в относительной безопасности. Тем более, что могла выбраться из зеленой пещеры через другой выход.
Так она и сделала – и, пригибаясь, пробежала десятка два шагов, пока не услышала выстрелы – один, другой, третий.
Заскочив за дерево – толстую старую липу, помнившую, поди, еще государыню Анну, – Дунька выглянула и сперва даже не поняла, где высматривать стрелков. Потом в поле ее зрения оказались двое – некий мужчина и госпожа Тарантеева. Мужчина тащил актерку за руку по дугообразной дорожке, они появились на несколько мгновений – и скрылись. Тут же следом пробежал еще мужчина с пистолетом в руке.
Поняв, что Ушаков попал в беду, может, даже вовсе пристрелен, Дунька растерялась.
Не то чтобы она испытывала к этому архаровцу какую-то нежность, а просто обер-полицмейстер отправил их выполнять задание вдвоем – значит, как-то связал их друг с дружкой. Убегать куда глаза глядят, не выяснив, что с Ушаковым, Дунька уже по одной этой причине не могла. Никто бы ей дурного слова не сказал – а все ж не могла, да и только…
Решив по широкой дуге обойти поле боя и приблизиться к месту, где были оставлены госпожа Тарантеева и Ушаков, с какой-то вовсе неожиданной стороны, Дунька опять побежала, хоронясь за кустами и деревьями.
То, что она увидела, заставило ее беззвучно ахнуть.
Трое мужчин волокли в сторону театра связанного Ушакова. Судя по тому, как он припадал на левую ногу, им удалось ранить его либо из пистолета, либо еще как-то.
Дунька не имела ни малейшего представления, что затевается в театре, однако опасность, угрожавшую архаровцу, сразу определила как смертельную. Допросят – да и в Яузу, благо вон она, рядышком.
Нападать одной на троих было бы нелепо – но и оставлять Ушакова на растерзание неведомо кому Дунька не желала. Выход был один – достойный актерки, игравшей в комедиях, или хотя бы будущей актерки, желавшей в них играть первые роли.
Дунька сняла треуголку и распутала плотно уложенные волосы. Сейчас ей следовало быть женщиной, чья прелесть еще более заиграла и выявилась от мужского костюма. Расплетать косу совсем Дунька не стала – она и заплетенная была вершка на четыре ниже талии. Но для того, чтобы часть волос упрятать под шляпу, Дунька попросила горничную Агашу сделать хитрую прическу – начать плести косу с макушки, забирая в нее все новые пряди с боков, и оставив две, выпущенные из плетения хитрым образом, для буклей. Таким образом получился у Дуньки основательно увеличенный затылок, похудевшая коса же свисала всего до талии, и ее можно было запихать в замшевый кошелек. Распутывать все Агашкины волосяные затеи Дунька не могла – не имея при себе гребешка, она бы превратилась в лохматую кикимору. Хватило и того, что она вытянула букли и распушила хвост вынутой из кошелька косы.
Убедившись, что ее уже нельзя принять за мужчину, Дунька вынула из ножен шпагу и, держа ее почти за спиной, поспешила к мужчинам, тащившим в театр Ушакова.
– Господа, господа! – крикнула она, подбегая вплотную. – Моську тут не видали ли? Беленькая моська, выскочила из экипажа – и поминай как звали!
– Ухряй! – выкрикнул Ушаков.
– Верши! – отвечала Дунька.
Никто не ожидал, что румяная дурочка в мужском костюме ударит шпагой по первой попавшейся руке, удерживавшей пленника. Девка оказалась не слабой, в удар всю душу вложила, тут же отскочила – и пока раненый орал, а товарищи его пытались опомниться, нанесла другой удар по другой руке, принадлежавшей уже другому человеку.
Ушаков, вынужденный опираться на одного из своих пленителей, опору эту утратил и рухнул наземь, сбив с ног одного из раненых. Дунька нанесла было третий удар, но он не достиг цели – жертва успела уклониться.
Жертвой этой был здоровенный дядька лет пятидесяти на вид, широколицый, с лишним подбородком, с кривоватым носом – видать, побывал во всяких передрягах. Как на грех, он тоже имел при себе шпагу – уж
