– В городе Саранске сам архимандрит Петровской обители Александр вышел государю навстречу и благословил его! Вот иереи перед вами, готовые поступить так же! – продолжал князь, указывая на священников.
– Да здравствует государь император! – крикнул кто-то в зале, и неимоверный шум вновь поднялся, и госпожа Тарантеева увидела, как господа, вскочив на кресла, салютуют обнаженными шпагами.
Действо продолжалось! Ее еще ждали овации зала!
– Кто сохранил в себе верность истинному государю!.. – проорал князь, впадая в некий известный актерам восторг. – Кто желает воцарения справедливости! Господа! Встретим же государя достойно! Поклянемся ему в верности нашей! Принесем сейчас же присягу! Прямо тут! И, присягнув, получим законное основание действовать!
Госпожа Тарантеева, хотя и видела князя со спины, залюбовалась им – столько юного пыла было в его словах, в его звенящем голосе. Но странная суета возникла среди стоявших у холстяного задника актеров – кто-то отскочил, кто-то вскрикнул, пространство перед намалеванной крепостью разом освободилось.
И Маланья Григорьевна увидела то, чего отродясь не видал ни один армейский артиллерист, воевавший турку, – крепость прямо на глазах развалилась надвое, обратилась в какие-то огрызки. Образовалась черная дыра, и из нее полез на сцену долговязый кавалер с обнаженной шпагой. От него шарахнулись, как черт от ладана.
Но дальше было еще занятнее – из клочьев крепости выбрался коренастый человек и первым делом смачно чихнул. Публика замерла – да и как не замереть, коли в такую неподходящую минуту на сцене явился московский обер-полицмейстер?..
Его нарядный кафтан, весь в золоте, был щедро осыпан закулисной пылью. Но Архаров словно не замечал этого безобразия. Он неторопливо пошел к рампе, а вслед за ним – поручик Тучков с обнаженной шпагой.
Князь, обернувшись, увидел их и попятился.
Тишина в зале воцарилась – в храм бы Божий такую тишину…
Менее всего ожидали эти господа увидеть перед собой на сцене столь несообразную со всем происходящим особу.
– Милостивые государи и государыни, – сказал Архаров. – Комедия окончена, извольте расходиться.
– Да, велите подавать свои экипажи! – добавил Левушка, и его звонкий голос едва не сорвался, не ушел в хрип, но он справился с собой, при этом несколько покраснев.
Князь, опомнившись, отступал к краю сцены. Его лицо и отяжелевшее дыхание не предвещали ничего хорошего.
Архаров заметил эти маневры первым, а уж Левушка повернул голову, уловив движение Архарова. Тут же он левой рукой достал пистолет и выстрелил в театральный потолок. Сверху посыпалась какая-то дрянь.
– Вы слышали, господа, знак подан, – произнес Архаров. – Через пять минут сюда войдут окружающие театр полицейские драгуны. Извольте поторопиться.
– Да! – тут же подтвердил Левушка. – И пяти минут не пройдет!
Однако он прекрасно знал, что никаких драгун, да и вообще никого, снаружи пока нет, знал это и Архаров.
Сигнала, означающего появление архаровцев, сдвоенного выстрела, еще не прозвучало.
Однако ждать его в то время, как князь затеял приносить присягу самозванцу и не постыдился вывести на сцену священников, Архаров не мог.
Князь понял, что сейчас начнется повальное бегство.
Но не для того он собирал тут этих людей, столь постоянных в своей неприязни к императрице и столь пугливых, едва лишь дойдет до мельчайшего проявления ее гнева. План его был прост – и, знай он, что примерно тот же план пришел в голову князю Волконскому, знай он также, что архаровцы ворвались в Сретенскую обитель и взяли склад с оружием и боеприпасами, он бы, возможно отступил. Но сейчас ему казалось, что счастливая мысль повязать присягой господ, чтобы они вооружили свою многочисленную дворню тем тайно провезенным в Москву оружием, не должна потерпеть краха, что ее еще можно воплотить!
– Господа, для чего вы слушаете этого орловского прихвостня? – спросил он, быстрыми шагами возвращаясь на середину сцены. – Уж не был ли и он тогда в Ропше? Уж не приложил ли руку к покушению на государя? За то с ним и расплатились полковничьим чином да кабинетом на Рязанском подворье! Его туда Орлов посадил – это всем известно! А вы его слушаете!
Левушка первым заметил, что за спиной князя сбились вместе мужчины в картонных кирасах, выкрашенных серебряной краской. В том, что они вооружены пистолетами, он не сомневался.
– А вас, что ли, слушать прикажете, ваше сиятельство? – с тем он повернулся к князю и отсалютовал ему шпагой. – Мы, помнится, поединка не завершили! Покончим с нашим дельцем – а там уж и проповедуйте, сударь, сколько влезет! Иначе вы – подлый трус!
Обозвать трусом князя Горелова никто из всей публики бы не отважился. Особливо те господа, что заняли кресла и готовы были своим шумом и гамом подтвердить любое гореловское слово.
– Да что он врет! Гоните его! – раздалось в зале. – Сюда его, к нам!
На сцену можно было попасть по узкой лестнице в пять ступенек, расположенной прямо посередке и ведущей к пустой площадке между креслами. Не дожидаясь, пока на эту лестницу полезут люди, Левушка кинулся к князю и острием клинка распорол пышные золотистые кружева у него на груди. Это уж было прямое оскорбление, Горелов выхватил шпагу.
Левушка был горяч, но весьма ловок и сообразителен, не напрасно почитался одним из лучших фехтовальщиков среди преображенцев. Легкий и проворный, он спрятался от возможных выстрелов из-за кулис, подставив стрелкам княжескую спину и не давая противнику возможности сдвинуться вправо или влево.
Архаров, более не беспокоясь о князе, пошел к лестнице, на которую уже лез верзила в длинном, старого образца, мундире пехотного офицера. Тут же вспомнились Шварцевы обиженные армейские поручики.
Армеец, видать, не знал об опасных привычках обер-полицмейстера.
А обер-полицмейстер шел на него с намерением пустить в ход одну дурную ухватку – из тех, о которых человек знает, да придерживает на самый крайний случай.
Без всякого бережения Архаров подошел вплотную, уклонился от занесенной шпаги и нанес вроде бы не точный и не сокрушительный удар. Пройди кулак на долю вершка ближе к щеке – и ничего бы не было, от скользящего удара человек даже с ног не валится.
Но умный архаровский кулак эти доли вершка соизмерял уже сам, без хозяина. Костяшки сверху ударили в ушной хрящ, вещество хряща мгновенно раздалось, кровь брызнула во все стороны! Ухо, наполовину оторванное, повисло, а потерявший от боли сознание армеец, обрушившись с лестницы, придавил еще двоих. Кровь так и хлестала, приводя мужчин в смятение – они еще не понимали, что произошло…
Дамы, как оно и полагается в их звании, завизжали.
На Архарова снизошел покой.
Он понимал, что и Левушку вот-вот могут подстрелить из зала, сколь бы прекрасно он ни дрался на шпагах, что и для него самого пуля уж в стволе, однако страха не ощущал. Они сорвали присягу самозванцу, они двое – полковник Архаров и поручик Тучков, и оружия для этих горе-бунтовщиков тоже более нет, и где-то же стучат копыта, несутся полицейские драгуны вместе с архаровцами на помощь своему командиру!.. Может, даже одолели мост через Яузу, круто взяли влево, перестроились и вот-вот окажутся возле театра, грянет сдвоенный выстрел! Расслышать бы его только сквозь этот галдеж!
Обер-полицмейстер стоял на краю сцены безоружный – шпага так и осталась в ножнах, – и глядел на полсотни здоровых, крепких, злых, уже готовых к бою мужчин.
Но что-то у него за спиной вдруг переменилось. Оборачиваться было поздно – двое человек оказались рядом, подбежали справа и слева, и такие двое, что собравшиеся вдругорядь штурмовать сцену бунтовщики словно окаменели. Как каменеет всякий, собравшийся вместе с приятелями нападать на беззащитного – да вдруг увидевший пистолетное дуло.
