зале кто-то стреляет. Но выстрелы ее не пугали – Дунька даже вообразить не могла, что есть на свете оружие, способное убить ее.
– Ты куда, сударыня? – окликнул бдительный Шварц. – Стой, сударыня!
– Авдотья, куда понеслась? – крикнул и Ушаков.
– Маланья моя Григорьевна! – обернувшись, отвечала Дунька. – Убьют же дуру!
– Точно! – согласился Архаров, неприятно удивленный тем, что сам он напрочь позабыл об актерке. – Дуня, стой. Коли убили – так уж мертва, и ничем ты не поможешь.
– Ты же сам, сударь мой, посылал меня, чтоб ее спасти! – и Дунька устремилась к крыльцу.
Ваня Носатый оказался быстрее всех – схватив девку в охапку, отнес ее к карете, где сидел Ушаков.
– Не скедись, карючок, – сказал он гнусаво. – Тут уж Стод один властемен… не журбись…
– Ишь, талыгай-то наш остремался… – шепнул Ушаков. Ваня покачал головой.
Они уже довольно знали командира, чтобы по голосу, чуть выше обыкновенного, по неподвижному лицу понять – он поймал себя на ошибке и сильно этим недоволен.
Прибежал Максимка-попович, веселый, даже счастливый – не каждый день выпадет столько радости, и тайный склад оружия вычистили, и театр приступом взяли!
– Господин Тучков вашу милость спрашивать изволит – знатных господ куда девать?
– В нижний подвал! – тут же вместо Архарова ответили трое: Тимофей, Вакула и Кондратий.
– Кыш! – сказал им Архаров. – Передай – пусть рассядутся по экипажам да и катят прочь. Более от них вреда не предвидится. Князя взяли?
– Орал благим матом, ваша милость. Канзафаров его ловко связал. Сказывал, так его баранов перед стрижкой вязать учили.
– Прелестно. Немца взяли?
– Какого немца?
– Брокдорф ему прозвание.
– Прикажете искать?
– Ищите и его, и… и графа Ховрина. Непременно он где-то тут поблизости. Ступай.
Отправив Максимку, Архаров повернулся к карете и увидел, что Дунька плачет, а Вакула, зверообразный монах-расстрига, подобранный Шварцем лет десять назад в совершенно непотребном состоянии, что-то ей тихонько втолковывает.
Странное зрелище представляли они – Шварцевы кнутобойцы, взятые из подвала кто в чем был, Вакула – так вообще в подбитом ватой зимнем подряснике, окружившие стройного пажа в голубом кафтанчике. Сам Шварц – и тот глядел на них озадаченно.
– Так-то, черная душа, – сказал ему Архаров. – Пойти поглядеть, что ли, как бояре разъезжаются?
– Видеть вашу милость – сие было бы им весьма полезно, – отвечал немец. – Однако надобно подумать, куда девать пленников. Их будет, статочно, не менее полусотни.
– Брокдорфа – в карету… Кондратий! – позвал Архаров. – Это ты ведь осенью Брокдорфа на улице опознал?
– Я, ваша милость.
– Он, может, среди этих господ затесался и под чужим именем нам представится. Поди всех огляди. Карл Иванович, немцев надобно отделить и допросить особо, может, даже по-немецки. Хорошо бы среди них отыскался Лилиенштерн! По всем приметам он должен тут быть. И дурак Вельяминов!
Конечно, следовало подойти к Дуньке и как-то ее утешить, но Архаров подумал – и решил, что незачем. Девка пережила чуму, потеряла родню и подруг – теперь-то чего утирать ей слезы? Жизнь такова, что не первую свою потерю и не последнюю она оплакивает, опять же – актерка, вечная содержанка, почитай что зазорная девка, было б о ком слезы лить…
Он подумал – и пошел в обход здания к парадному подъезду. Тимофей сразу же двинулся следом.
Там драгуны уже выводили бунтовщиков. Кондратий глядел на них пристально, хмуря брови, но молчал. Не узнавал, выходит, своего Брокдорфа.
– Надобно карету подогнать, – сказал, подойдя, Левушка. – Чтобы его сиятельство с крыльца – да в карету.
Тут с крыльца свели Вельяминова.
– Эй, этого – сюда! – крикнул Архаров. И, когда перед ним поставили недоросля, некоторое время глядел на него хмуро, даже с известным презрением.
– И что это тебя, сударь, вечно в какую-то помойную яму нечистый заносит? То к шулерам, то к бунтовщикам? – спросил он наконец.
– Ваше сиятельство, не знал я! – с перепугу произведя Архарова в княжеское достоинство, выкрикнул Вельяминов.
– Вот и обезьяна не знает, не ведает, кому и за какие деньги ее продадут. Отпустите дурака. Еще слава Богу, что тетушку Хворостинину сюда не притащил. Каюк был бы старушке.
Петиметр, ощутив свободу, попятился – да и кинулся бежать в аллею, к своему экипажу.
Архаров невольно вспомнил ту давешнюю петербургскую мартышку на крыше. Точно так же, поди, улепетывала от лакеев…
Следовало бы, наверно, хоть слово благодарности сказать ветропраху – все ж именно он помог забраться в мятежный театр. Но Архаров, как всегда быстро, решил, что освобождение и есть сейчас наилучшая благодарность, чего еще словесные реверансы затевать?
– Тимоша, едем в контору. Раздобудь для меня экипаж.
– Нет! – возразила вновь оказавшаяся рядом Дунька. – Тут еще что-то, человек взаперти сидит, вопит…
– Какой человек, Дуня?
– Там. В парке, в заколоченном доме.
– Человек в заколоченном доме вопит? Тебе не померещилось?
– Нет, сударь, – отвечала Дунька. Выплакавшись, она сделалась сердита и глядела на Архарова с великим недовольством.
– И где ж тот дом?
Дунька задумалась.
Коли бы аллеи были прямые – она бы могла указать точно. Но кривизна аллей и их сложные перекрестки были виной и тому, что не нашли впопыхах извозчика в боскете, и не смогли вовремя увезти актерку. Теперь же, поди, и увозить было некого – разве что в храм Божий, на отпевание.
Архаров увидел, как Дунька глядит на большие двери театра, и понял – едва выведут бунтовщиков и начнут выпускать московских бояр, как она ринется отыскивать актерку. Не сомневаясь, что князь успел прикончить невольную участницу своих опасных проказ, Архаров решил отвлечь Дуньку и избавить ее от общества покойницы.
– Показать можешь? – спросил он.
– Могу.
– Пойдем.
Дунька посмотрела на него недоверчиво – ей казалось, что довольно послать туда кого-нибудь из мужчин посильнее, чтобы выломать двери. Но коли самому обер-полицмейстеру угодно – пусть прогуляется, ему не вредно!
– Тучков! Не выпускай бояр, покамест я не вернусь! Князя тоже придержи. Кто там из наших? Ваня! Клашка! Клаварош! Ступай с нами, мусью.
Удивительно, но заколоченный дом нашли без затруднений.
Стоило заговорить о том, что двери так просто не вышибешь, внутри опять хрипло заголосил мужчина.
– А доски от окон мы запросто отдерем, – предложил Клашка. – Угодно, ваша милость?
– Отдирайте. Поглядим сперва, кого там черти гребут. Может, и выпускать его не стоит, – пошутил Архаров, не стесняясь Дунькиного присутствия – она от него в постели еще и не то слыхала.
В четыре руки высвободили одно окно. Оно тут же распахнулось.
В окне, как в портретной раме, стоял молодой кавалер и молча таращился на Архарова, а тот – на
