обогнать карета, внезапно обернулся…
Еще два оборота колеса – и их глаза встретились.
Изумление и восторг – вот что прочитала Варенька во взгляде. Сперва она удивилась было – неужто за зиму так похорошела? Но мгновение спустя узнала в этом окаменевшем человеке того упрямого архаровца, который ввалился к ней в подвал, когда она уже собралась помирать, и выпихнул ее на свет Божий, проковыряв дырку в земляном потолке.
Она улыбнулась ему, показывая: узнала, помню, благодарна! Улыбнулся и он, не отрывая от нее глаз. Тут и карета почему-то остановилась, так что лицо архаровца оказалось совсем близко.
Они глядели друг на друга, как будто были наедине в огромном, пустом и переполненном тишиной зале.
Должно быть, если бы они встретились в иных обстоятельствах, в чьей-то гостиной или в светском собрании, им не нашлось бы что сказать друг другу словесно. Однако сейчас, лишенные словесной беседы, они говорили глазами – а в глазах была радость встречи и у него, и у нее. И Варенька, сердясь, что между ними – это безмолвие, да еще кусок дурацкой ткани приходится придерживать, решительно дернула занавеску.
– О майн готт, так недопустимо! Так не велено! – воскликнула Матильда. И тут же незримое препятствие перед каретой куда-то подевалась, кучер щелкнул кнутом, колеса покатились, лицо архаровца поехало назад…
– Ты, сударыня, знай свое место! – привставая, чтобы не упускать восторженного взгляда, воскликнула Варенька. Но белокурая Матильда, лопоча про князя и про «не велено», стала ее оттаскивать от окошка. При этом она закричала по-немецки, а этого языка Варенька не знала.
Кони пошли вскачь, карета запрыгала по бревенчатой мостовой, Вареньке с Матильдой поневоле пришлось, друг дружку оттолкнув, шлепнуться на сиденье – Вареньке на заднее, Матильде, как положено девице низкого звания, на переднее.
Но на самом деле ничего не изменилось – взгляд архаровца, очумело-радостный, остался с Варенькой, она увозила его, и мысли, им пробужденные, уже начали свою тайную работу.
Так бывает – закружившись, отдавшись каким-то суетным делам и заботам, радостным и милым хлопотам, вдруг находишь случайно некое воспоминание о печальном и горестном – а это, глянь-ка, послание от тех дней, когда ты жил на взлете, на вдохе, на грани, на лезвии, и ощущение возникает – словно бы ты, незаметно потеряв себя, вдруг себя же и обретаешь, себя истинного, себя – в том давнем полете души…
Вот это и случилось с бедной Варенькой. Взгляд разбудил в ней ту перепуганную невесту мертвого жениха, которая искала соединения с ним за земными пределами, а все прочее оставила за собой, не оборачиваясь, как прах дорожный.
И тут же ей стало жутко – что делается?! Как она, заснув по дороге из Москвы в Европу, проснулась, обрученная с князем Гореловым, в этой карете? Как она додумалась уехать с человеком, которого ненавидела, и жить в одном доме с мужчиной, с которым не была повенчана? Все связи между событиями порвались у нее в голове, и главное теперь было одно – она предала своего любимого, она и года не продержалась, а хотела носить траур вечно!
Все ожило – и она вновь была в том подвале, вновь просила незнакомого архаровца говорить с ней о любимом, и он вновь рассказывал, как доблестно вел себя измайловец Фомин, когда гасили чумной бунт, как хорош был в седле, как его любили все в полку и в гвардии, как он был добр и честен…
Одурманивший сон кончился.
Явь стала просачиваться в безмятежное бытие счастливой невесты тонкими едкими струйками.
Тут же в голове у пылкой Вареньки сложился план – бежать из дома, где поселил ее князь Горелов, бежать… а куда?.. Где он до нее не дотянется?..
Князь верно говорил – не найдется обители, куда бы Вареньку сейчас приняли, а ежели найдется – у Священного Синода руки длинные, и мать, благословившая ее обручение с князем, достаточно знатная особа, чтобы извлечь из обители беглую дочь. И старая княжна, если Варенька прибежит на Воздвиженку, тоже, должно быть, побоится ее прятать, если только княжна вернулась из Санкт-Петербурга. Однако прежде всего нужно отыскать Марью Семеновну, чтобы задать ей весьма неприятные вопросы. Не странно ли было, что она, хвалившаяся тем, что знает родителей Вареньки, так расспрашивала ее о подробностях встречи с матерью? Не странно ли, что сама она, оказавшись в столице по приказу этих загадочных родителей, ни разу с ними не встретилась и не имела от них известий? Имела бы – так не докучала бы расспросами!
Похоже, настала пора все эти загадки разгадать – так сказала себе Варенька, настала пора опомниться и вернуться туда, откуда нечаянно улетела ее душа. А коли Марья Семеновна говорить не пожелает – есть еще одна особа. Хотя и от той правды, поди, не добьешься, однако же та – не выдаст, коли попросить хорошенько… хотя князю явно покровительствует… да какая ж московская чиновная старуха не станет покровительствовать холостому отпрыску княжеского рода?..
Князь Горелов хорош, спору нет, да только клятву верности мертвому жениху даже он отменить не в силах. Да и с князем дело нечисто – для чего он приставил к Вареньке рукастую немку, силком оттянувшую от каретного окна?
Взгляд, разбудивший душу от затянувшегося сна, длился, жил в воспоминании, звал – вернись же наконец к своей любви! Не про тебя супружеский рай, не про тебя титул княгини, не про тебя…
Приехав туда, где поселил ее князь Горелов, Варенька взяла себя в руки, не стала пререкаться с Матильдой, а напротив – велела подавать обедать. После обеда же прилегла вздремнуть – как оно всегда было заведено на Москве. При этом она озадачила свою немку – вручила ей нижнюю юбку, вручила также моток кружева, велела обшить все оборочки. И даже сама показала, как именно обшивать. Как и все московские барышни, Варенька прекрасно вышивала и знала все бельевые швы, а еще умела вязать не только простые, но и шелковые чулки.
Матильда распустила ей шнурованье, подала туфельки без задника, маленький спальный чепец и разложила ей постель. Варенька забралась под одеяло и некоторое время лежала, прислушиваясь. Потом встала и бесшумно, в одних чулках, чтобы не стучать изящными туфельками, вышла из спальни.
Матильды поблизости не случилось. Должно быть, она сидела в своей комнатке, прилежно занимаясь юбкой. Варенька, осторожно ступая по холодному полу, пошла дальше. То, что могут замерзнуть ноги, а потом вернется кашель, ее почти не вольновало. Она хотела посмотреть, как можно покинуть великолепный дом с черного хода.
Князь велел отвести ей левое крыло особняка, все второе жилье, там она и обитала, а что делалось в правом крыле – пока еще понятия не имела. Матильда утверждала, что там покои стоят неубранные и пустые. Это Вареньку бы вполне устроила – коли так, то можно и, спустившись в первое жилье, выбраться в окошко. Но она очень хорошо помнила, как ее охраняли в Кожевниках. Следовало действовать наверняка.
Она прокралась в правое крыло, очень медленно отворяя скрипучие двери, и удивилась – там комнаты были обставлены весьма прилично. В гостиной стояли раскрытые клавикорды, лежали ноты. Далее она забрела в чью-то гардеробную. И вот там-то сильно удивилась – судя по всему, в доме одновременно с ней жила еще одна женщина, причем женщина светская, не пренебрегающая модой. Варенька сунула нос в шкаф, нашла ее юбки и шнурованье, приложила к себе – дама, похоже, была молода и весьма изящна. И платья обнаружились самые модные, на французский лад, причем одно, глазетовое, с искорками, Вареньке так понравилось, что она даже стала расправлять его жестковатые складки.
Вдруг она услышала голоса. Кто-то, мужчина и женщина, шли через гостиную, беседуя по-русски, но для женщины русский язык был родным, мужчина же изъяснялся, как природный немец, знающий здешнее наречие неплохо, но – в меру.
Варенька кинулась к висящим на стене платьям и зарылась в них, спрятав даже лицо.
– Я есть премного удивлен тому, что молодой человек выжив себя остался, – говорил мужчина. – Невозможно есть вставать его с постель. Лечение прежнее есть, микстура фюр мал, трава заварить утро и вечер цвай мал, теплые чулки не снимает, ноги греет, грудь скипидар греет…
Это Вареньке было знакомо – растирание груди со спиной скипидаром, и непременно шерстяной тряпочкой. Сей запах она просто ненавидела – и ее даже передернуло, когда она вспомнила свое лекарство.
