сиденья…
Это был непоказанный товар, но Архаров на такую деятельность кабатчика смотрел сквозь пальцы.
– Свою тащи. Она у тебя славная. И полоток гусиный. Сам себе налить не забудь.
Когда Герасим самолично выставил на стол водку и закуску (к полотку гусиному много чего впридачу на большую тарелку уложил), Архаров велел ему самому сесть напротив.
– Стало быть, Каиновы дружки так все это время на Москве и обретались? – спросил он.
– А кто их знает. Может, когда Каина в Сибирь повезли, они и разбежались. А про Камчатку Бухарник не врет – Камчатка тут. Я не от него одного слышал.
– Деда Кукшу знаешь?
Герасим покивал.
– Что о нем скажешь?
– Вам, ваша милость, охота знать, не кум ли он Ванюшке Каину?
– И это, и многое другое.
– Каин его с Волги привез, тому уж лет двадцать.
– Разве он с Волги? – удивился Архаров, собственноручно разливая водку.
– Да нет, Каин-то здешний. Только соскучился на Москве, решил в иных местах пошалить. Молод был, на месте не сиделось. Как он армянских купцов на Макарьевской ярмарке обобрал – по сей день рассказывают. А потом подался на Волгу.
– Я так разумею, он смолоду был клевый маз, – сказал Архаров, – а мазы по городам промышляют.
– А он всего попробовал. На Волге уж так погулял. Вот хоть Камчатку спросите, он знает, – спервоначалу при нем шестеро молодцов было, а когда за ним уж драгуны гонялись – сотни две, поди.
– На Волге? – переспросил Архаров. Про эти Каиновы подвиги Марфа ни разу не обмолвилась.
– А куда ж еще молодцу податься? Винный завод он там штурмом брал, несколько деревень пожег… Да против него сговорились, как где появится – тут же во всей округе на колокольнях в набат бьют. Так-то ему несподручно было, покончил с новым ремеслом.
– А люди? На Москву привел?
– Ан нет, ваша милость, людишки на Волге и остались.
– Точно ли?
– Ну, может, с десяток и привел, врать не стану. А было у него там войско.
– Как у самозванца?
Герасим задумался.
Он догадался, к чему клонит обер-полицмейстер.
– Каин, ваша милость, хитер и опасные игры любит, – сказал он осторожно. – В какую игру на Москве-то сыграл – и насилу одолели.
– Полагаешь, он меня переиграет?
Герасим крепко подумал, прежде чем дать ответ.
– С него станется, ваша милость, уж больно хитер. И коли опять на Москве объявился – то неспроста. Хочет еще тут похозяйничать.
– А ты? – вдруг спросил Архаров. – Коли бы Каин сюда явился Москву взбаламутить, ты бы к кому пристал?
– Ох, ваша милость… – только и промолвил, растерявшись от напора, Герасим.
– К нему, стало быть. Ну, выпьем уж, что ли! – Архаров лихо, одним глотком, опорожнил стопку и закинул в рот крошечный соленый огурчик, потом взял двумя руками, по-простецки, гусиный полоток и выдрал из него зубами, из самой середки, клок плотного темного мяса.
– Выпьем, коли на то пошло, – согласился Герасим и тоже выхлестал стопку, но не закусил, а занюхал хлебцем. – Прямизны в вас многовато, ваша милость, не выучились еще петли вить.
– Ох, что за водка, давно такой не пивал… Гляди, детинушка, коли Москва взбунтуется – первым делом пойдет кабаки крушить, – предупредил Архаров. Все его лицо уже было перемазано в гусинов жире, но он сердито выгрызал из полотка все новые куски.
Герасим глядел на него, склонив лохматую башку набок.
– А с чего Москве бунтоваться-то? – спросил он вроде бы и не обер-полицмейстера, а самого себя. – Плохо, что ли, живется?
– Ты самозванцевых манифестов, что ли, не читал? Вся Москва ими полнехонька. Обещает всякие милости и велит ему навстречу выходить с образами. А ну как и впрямь покойный государь?
И тут Герасим тихо засмеялся.
– Плохо вы Каина знаете, ваша милость! Служил он однажды государыне, да зарекся! Под государеву руку уж не пойдет.
– А с самозванцем поладил.
– Черт его душу ведает, может, и поладил…
Они уставились друг на дружку – обер-полицмейстер с бритой физиономией, перемазанной в гусином жире, и кабатчик, детина – клейма ставить негде, у которого из бороды лишь нос и торчал. Глаза же у обоих были одинаковые – глубоко сидящие, внимательные, настороженные.
Архаров видел, что все в его умопостроениях сошлось – Герасим возражал лишь для виду, и Каин действительно зимой прибыл в Москву, а шайку налетчиков, с которой свел знакомство по дороге, отправил на Виноградный остров, готовя ее для каких-то тайных и малоприятных дел. И все это попахивало бунтом, чтобы при нужде открыть московские ворота самозванцу… скорее всего, и свеженькие манифесты маркиза Пугачева тоже попадают в столицу благодаря Каину, вселяют смуту в умы, готовят обывателей и дворян к явлению мнимого государя…
– Ну, гляди. За угощение спасибо, – Архаров встал и вытер рот рукой. – Как, наводить на Бухарника не раздумал?
Встал и Герасим – негоже сидеть при особе обер-полицмейстера.
– Присылайте человека, ваша милость, – сказал он. – Я уж не выдам.
– Оттого, что водку вместе пили?
Густые усы шевельнулись – Герасим ухмыльнулся.
– Вовремя бас, талыгай, масова сиденья гомыру похвалил, ох, к месту похвалил…
– Бас пулец пельмистый, стремайся, – соблюдая мазовский этикет, на байковском же наречии отвечал Архаров. – Не облопайся.
– Не обначит масу Каин.
Степан, прислушиваясь, не сразу понял эти слова. Кое-чему архаровцы его уже обучили. Гомырой мазы и шуры называли водку, талыгаями – военных людей. Кто таков пулец пельмистый – Степан не понял, но сказал Архаров эти слова явно в похвалу. Облопаться – значило попасться на горячем. Обначить – как будто обмануть…
А коли судить по лицам да по голосам – Архаров с Герасимом поладили.
Обер-полицмейстер пошел из «Негасимки» прочь, Степан молча вышел следом.
– Видал, Канзафаров? До чего ж хитрый бес, – пожаловался Архаров. – Бухарника-то он нам сдаст, коли обещал, да и затаится. Ни нам, ни Каину служить не станет, пока не разберется, что к чему.
– Бухарник, ваша милость, из того же наречия? – спросил Канзафаров.
– Откуда ж еще? Посудина, из коей водку либо пиво пьют. Тот еще, видать, трезвенник…
Степан улыбнулся шутке, а вот Архарову было не до смеха.
Он шел мимо кладбищенской ограды, время было вечернее, тихое, но тишина не радовала, не радовал теплый летний вечер. Душа уловила летящий издалека сигнал тревоги – что с архаровской-то обычной подозрительностью было и немудрено. Даром что военные реляции были сплошь победными… Присутствие Каина в Москве и заплетаемые им интриги свидетельствовали – война не окончена.
Каких же неприятностей теперь ждать?
Архаров полагал, что неприятности будут откуда-то извне, с разных сторон, однако рухнули они на него сверху.
Он сидел в кабинете, слушая доклад Шварца. Тот подробно повествовал, как немец (из нижнего подвала его перетащили в чистую каморку) по буквам составил фамилию, над которой чуть ли не полдня трудился: Лилиенштерн.
