совету, затем возродили, назвали Канцелярией тайных розыскных дел, и оставили в Москве. Потом опять главную контору в Петербурге устроили, а здесь, в Преображенском, московскую контору. А над ней начальником – графа Салтыкова, батюшку нашего бывшего главнокомандующего, царствие ему небесное.
Шварц перекрестился по-православному, однако никакой скорби на лице не показал. И то – накрепко Москва запомнила, как в самое трудное время, при первой яростной вспышке чумного бунта, главнокомандующий попросту сбежал из столицы в свою подмосковную – Марфино.
– Затем Канцелярия снова была назначена к истреблению, уже покойным государем Петром Федоровичем, и ныне здравствующая государыня Екатерина Алексеевна сие подтвердила. Служащие Тайной канцелярии переведены были в иные учреждения, в их числе и ваш покорный слуга.
– Так я и знал, – заметил Архаров.
– Но я не собираюсь обременять вас подробностями своей карьеры. Я имею в виду нечто иное – те дела, которые постоянно предавались по высочайшему повелению вечному забвению, на деле же сохранялись, связанные стопками, невзирая на то, что по розыску явилось в них немало зловредной клеветы.
– Ну так для чего нам с тобой эта клевета? Тут князь из-за правды взбутился, а из-за клеветы головы с нас поснимает.
– Клеветы и наветов немало, однако и правдивых сведений о многих лицах там тоже в избытке.
– А ты берешься отделить одно от другого?
– Берусь.
Вопрос был задан отнюдь не в расчете на ответ – Архаров хотел показать подчиненному, что по прошестии стольких лет в тех бумагах до правды уже не докопаться. И, получив это краткое «берусь», только вздохнул – чего еще он мог ожидать от Шварца…
– Впоследствии создана была Тайная экспедиция при Сенате, – продолжал Шварц.
– Знаю. Это что при сенатской конторе якобы колодниками ведает.
– А первым ее делом было дело помещицы Салтыковой, Людоедки.
– Приятельницы твоей? – невольно усмехнулся Архаров.
– Шесть лет его вели, однако справедливость восторжествовала, – тихо сказал Шварц. – Но старыми делами Тайная экспедиция уж более не занималась, ей хватало новых. Старые же в немалом количестве хранятся у нас в Москве, в селе Преображенском. Я отроком был, копиистом, видел те связки – их еще при первом моем начальнике, господине Хрущеве было превеликое множество. Мы со Степой Шешковским, он меня несколькими годами моложе, помню, как-то их перетаскивали. Но Шешковский ныне – обер-секретарь Тайной экспедиции Сената, я же оказался в полиции.
– Ты клонишь к тому, что надобно добывать те заплесневелые дела и в них откапывать людей, которые могли бы стать осведомителями? Побойся бога, черная душа! Там, поди, с сотню сундуков этого добра! Кто их разгребать станет?! Эти многие тысячи дел?!
Архаров при одной мысли, что придется копаться в бумагах, читать их или же слушать, ощущал натуральный озноб.
– Коли бы соблюдать правильный порядок, то следовало бы посадить канцеляристов составить реестр тех дел, – заметил Шварц. – Но я вам и без реестра скажу – одних дел, веденных при покойном государе Петре Алексеевиче, под семь тысяч наберется. И после того, надо думать, вдвое более приросло.
– Двадцать тысяч дел? – уточнил Архаров. – Ежели по десять дел в день переворошить, то это будет, будет…
– Поболее пяти лет это будет, – сказал хорошо считающий в уме Шварц. – Но ведь нам все дела и не нужны. Нам нужны дела, коим не более двадцати лет.
– Утешил!
– Вы, сударь, здесь надолго. И коли не сейчас, так в грядущем вся та правда не раз пригодится. Тому, кто хочет быть на Москве хозяином, следует знать все уязвимые места на полвека вглубь и держать вожжи крепко, в ином случае подлинным хозяином станет именно тот, кто…
– Каин, что ли? – перебил Архаров.
– Каину все в устном виде досконально старые дружки доложат. А нам, сударь, не доложат, нам придется в пыльных бумагах копаться.
– Не успеем… Слушай, черная душа, у тебя ведь нюх имеется. Как полагаешь – может, я с ума сбрел?! Может, беда миновала, а я все, как Матвей в горячке, чертей ловлю?
– Поезжайте домой, сударь, – сказал Шварц. – Возьмите Никодимку своего, человека четыре из дворни и поезжайте ну хоть в Донскую обитель Богу помолиться. Там и заночуете. Да и пробудете какое-то время безвестно, пока все не утихнет, чтобы некоторых приказов не исполнять. Можно бы и куда подальше, только трудновато будет с вами связь держать, эстафеты слать.
Архаров изумился – как немец мог пронюхать, что князь требовал от него непременных извинений? Но Шварц глядел, как всегда, невозмутимо.
– Прелестно… – пробормотал он наконец. – Прелестно…
Потом встал и прошелся по кабинету.
– Что безъязыкий наш? Еще каких крестов намалевал?
– Старается, сударь, очень старается. Понять же можно вот что – он не знает имени и прозвания предводителя, знает лишь человека, который привел его в некое собрание, где ему предложили исполнить обязанности кучера. Человек сей то ли давний знакомец, то ли родственник, тут мы с Ваней не докопались…
– Его Ваня допрашивает?
– И не поверите, сударь, с каким похвальным прилежанием он сию обязанность исполняет. Прошу отметить, добровольно.
– Не иначе, сладкого пряничка домогается…
– Кабы не рваные ноздри, был бы у нас не из последних.
– Да-а… с его норовом в подвале сидеть – тяжко, а ведь не убегает… Так что крест в кругу означает?
– Ваня всех расспрашивает. Наши молодцы в один голос твердят – знак, что мелом где-то поставлен. Ваня даже не поленился, дошел до церкви, там узнавал, крест все же. И там только руками развели. На образах крест в круге, случается, написан, но не мальтийский.
– Мать честная, Богородица лесная, вот чего нам во всей этой суматохе недоставало – так это мальтийских крестов. Ладно, ступай, Карл Иванович.
– А о Преображенском вы, сударь, – подумайте все же. Не сейчас, так вдругорядь пригодится.
С тем Шварц и ушел.
Архаров сидел, сидел – да и понял, что немец прав. И ежели князю Волконскому вдруг потребуется обер-полицмейстер Архаров – пусть он того обер-полицмейстера еще поищет. А заодно призадумается, кто ему и Москве более нужен – склочные ябедники или особа, до сих пор честно поддерживавшая в городе порядок.
На Пречистенке он наведался к Федьке и матерно изругал отсутствовавшего Матвея. Федька лепетал невнятное – возможно, бредил. Меркурий Иванович получил инструкции и кратко ответил, что все будет исполнено. Никодимка собрал два баула с имуществом, свой узелок, Саша прихватил сундучок с бельишком и с книгами, лакей Иван тоже как-то снарядился. И поехали, как придумал Шварц, прямиком в Донской монастырь.
Место сие Архарову было памятно по чумному бунту. Здесь был похоронен злодейски убитый митополит Амвросий – который и в страшном сне не увидел был, что своей мученической кончиной столь причудливо посодействует архаровской карьере.
Новоявленного богомольца приняли любезно, определили на постой вместе с челядью, пригласили на чаепитие к отцу игумену, и Архаров, ожидавший обнаружить в обители постные лица да вековечную тишину, был расспрошен о всех столичных новостях, чистосердечно обласкан, получил в дар образок своего святого угодника, был усажен за общую трапезу – время пролетело незаметно. К тому же, никто его не неволил стоять службы – и он, выспавшись, добровольно пришел в храм, несколько угрызаясь совестью за то, что так редко посещает литургию. Вместе с ним неотлучно пребывал Никодимка в том же состоянии духа, судя
