– Ты переодел трусы? – спросила Маша, выйдя к детям на лужайку.
Он стрельнул по сторонам сердитыми глазами, не слышал ли кто, а потом воскликнул с возмущением:
– Мама!
– Переодел или нет?
– Да, да, переодел! Мам, а можно мне с Михой в Лавру?
Маша чуть не упала.
– Куда тебе можно?!
Вот, он так и знал! Он так и знал, что мать что-нибудь придумает и скажет, что нельзя! Он даже старался себя подготовить и говорил себе, что еще ничего не решено, и вообще ему навряд ли разрешат, и… и… он ведь обещал матери, что станет помогать ей в работе, но ему так хотелось куда-нибудь поехать с новым приятелем и его родителями! Сильвестр Иевлев толком и не знал, что это за Лавра такая, и представлялся ему Аполлон на крыше Большого театра – наверное, оттого, что тот был в лавровом венке!..
– Мам, – заговорил он, очень убедительно тараща шоколадные глаза, – ну Миха едет в эту самую Лавру, а мне, мне можно?
– Нет, нельзя, – сказала Маша растерянно. – Господи, что ты придумал! Они тебя что, приглашали?!
– Ну конечно! – с досадой на мать, что она думает, будто он собирается без приглашения, ответил Сильвестр и правой кроссовкой почесал левую щиколотку, отчего на некоторое время остался без точки опоры и стал падать. Маша его поддержала. – Они мне сказали, хочешь с нами в Лавру, а я говорю, что маму спрошу, а они говорят, что пожалуйста, спрашивай, а я спрашиваю, это далеко, а они говорят, что в Киеве все близко, потому что это город такой!..
– Ой, боже мой, – сказала Маша, как будто Сильвестра не приглашали в Киево-Печерскую лавру, а забирали в армию.
Какой-то шум за спиной неожиданно отвлек ее от осмысления новой проблемы, и она оглянулась.
Из кустов, сквозь которые она сама давеча проломилась при большом стечении зрителей, выскочила «дивчина» Олеся и понеслась прямо на них с Сильвестром. Следом за ней несся Стас Головко.
– Мам, чего это они, а?..
Маша быстро взяла Сильвестра за руку и задвинула его себе за спину, откуда он моментально выдвинулся и, наоборот, занял позицию впереди матери.
Вообще «дивчина» Стаса была очень похожа на самого Стаса, просто удивительно даже. У нее были длинные волосы с выгоревшими на концах прядями, очень милое личико, сужавшееся к подбородку, гладкая кожа и в пупке бриллиант. Для того чтобы бриллиант был виден, пуговки на блузке кончались задолго до пупка, примерно сразу под грудью. Грудь была аппетитна, но не слишком сдобна, все как следует.
Сейчас волосы у нее развевались по ветру, как у сильфиды, по щекам катились слезы, и казалось, что вот-вот прямо на изумрудной лужайке, под чистым и теплым небом должна случиться ужасная сцена, как в кино – он настигнет ее, станет хватать за плечи, а она будет вырываться, хрипеть и закатывать глаза.
Кошмар на улице Вязов.
– Леся!
Она остановилась в двух шагах от Маши с Сильвестром и прижала к щекам кулаки.
– Не подходи ко мне, – сказала она очень тихо. – Не смей ко мне подходить.
Стас Головко послушно остановился.
– Мам, пойдем отсюда, – быстро проговорил Сильвестр.
– И больше никогда не смей разговаривать со мной, – продолжала «дивчина» все так же тихо. – Я сейчас же уеду.
– Ты не посмеешь.
Она отняла руки от щек и спросила, словно плюнула ему в лицо:
– Я не посмею?!
– Ты не можешь сейчас уехать, Леся!
– Я не могу?! После… после всего, что ты… сделал?!
– Леся!
– Мам, пойдем отсюда, а?
– И кто меня остановит?! Ты сам?! Или отдашь меня папочкиным псам?!
Стас сделал движение, и Леся отступила. Машу и ее сына она как будто не замечала.
Сильвестру все это страшно не нравилось. Он вообще не любил скандалов и криков и терпеть не мог, когда рядом орали и выясняли отношения. Еще он терпеть не мог, когда мать сердилась или – хуже того! – начинала на него ругаться. Он пугался и не знал, как жить дальше. От крика у него будто отшибало разум, и все мысли исчезали, кроме одной – убежать. Как можно быстрее и как можно дальше.
Стас сделал еще шаг и улыбнулся Маше и Сильвестру.
– Мы поссорились, – зачем-то сказал он. – Прощения просим!
