– Вы пришли утром, убрались на первом этаже, подали завтрак и пошли на второй, так?
– Ни, не так, бо сниданок готовыт Марыся.
– Завтрак готовит Марыся, – зачем-то перевел подсунувшийся Родионов. – Она готовит, а вы убираетесь, да?
– Та шо я и кажу!
– И вы в курительной утром ничего не находили, да? Бумажек каких-нибудь?
– Та не було тама нияких бумажек! – обретая уверенность, заговорила горничная. – Усе було чыстенько, а шо я не пылесосю…
– Галя, – прочувствованно сказала Маша. – Огромное вам спасибо. Дим, у тебя есть деньги?
Родионов полез в бумажник, извлек купюру и сунул в направлении Галиного фартука. Горничная не стала отказываться, и купюра быстро исчезла.
– Галечка, спасибо вам большое.
– Нема за що! – весело ответила горничная, и когда они выходили в коридор, Галя уже весело пела: «Лелик, солнце, я тебя люблю, но замуж не пойду!»
«Хорошая девушка», – решила Маша.
– Значит, никаких бумажек в комнате не было, – сказала она задумчиво. – Значит, фотографию порвали и бросили уже после того, как Галя там убралась. Хоть она сегодня и не пылесосила!
– Это потому, что она вчера пылесосила! – энергично возразил Родионов. – Ты же слышала! А фотографии никакой не было, если эта Галя в сознании находилась, конечно, когда убиралась.
– Да бросьте вы, Дмитрий Андреевич! Конечно, в сознании. Просто мы ее перепугали, а она, наверное, место боится потерять! А ну как мы там кольцо с бриллиантами забыли и теперь все на нее свалим! Что скажет Мирослава Макаровна?!
– Ох не знаю, – Родионов покрутил головой и засмеялся. – Даже подумать страшно, что она такое скажет!
– Вот именно. Нам надо найти Илью и поговорить с ним. Или сначала с Лидой Поклонной?
– Мне все равно, – вмиг помрачнев, сказал Родионов. – Хорошо бы еще с этим сыном Головко тоже поговорить. Может, он сам фотографию выбросил, потому что она ему не нравилась?
– Нет, Дмитрий Андреевич. Она ему нравилась.
– Откуда ты знаешь?
– Он вчера мне ее показывал.
– Зачем?!
– Хвастался. У него там целая пачка была, и все он с какими-то знаменитостями. И вот эта, – она кивнула на родионовский карман, в котором были обрывки. – По-моему, он вообще себе очень нравится!
– Или Лида порвала? – задумчиво продолжал Родионов. – Он же ее пугал чем-то?
– Откуда у Лиды его фотография?! И зачем ее рвать и бросать в корзину в какой-то совершенно нежилой комнате?! По-моему, вчера в эту комнату никто даже не заглянул. И я бы в нее не заглянула, но там было тихо, и можно было подумать.
Родионов сверху посмотрел на нее. Глаза у нее горели, короткие пряди темных волос торчали в разные стороны, и он неожиданно подумал, что такой она ему очень нравится.
Просто страшно нравится. Как мальчишке.
И еще Родионову очень понравилось, как она сказала ему «ты». Она сказала: «Дима, у тебя есть деньги?» И ему это очень понравилось.
– Ты хочешь сказать, что фотографию порвали и выбросили именно там, чтобы никто не нашел обрывки?
– Ну конечно! И если мы догадаемся, что там такого… опасного, на этой фотографии, мы поймем…
– Все, – с торжественной иронией заключил Родионов. – Как в романе Аркадия Воздвиженского, да?
– Не все, – возразила Маша, которой не понравилась его ирония, – но хоть что-то! А так… сплошные загадки, Дмитрий Андреевич.
– Это точно, Марья Петровна.
Она вдруг посмотрела на часы:
– Господи, хоть бы Сильвестр позвонил! Как они там? Где?
– Они в Киево-Печерской лавре, – охотно объяснил Родионов. – И если бы ты своего мальчика заперла в сейф и сдала в швейцарский депозитный банк, он был бы там в гораздо большей опасности, чем с семьей Тимофея Кольцова. Соображаешь?
– Я соображаю, но он обещал звонить и не звонит!
– Они наверняка в пещерах, – сказал Родионов. – Вряд ли оттуда можно дозвониться! И как это твоя Кольцова придумала забрать его с собой! Умница просто.
– Она не моя, – буркнула Маша. – Она личная, частная, неприкосновенная собственность Тимофея Ильича Кольцова. Он вчера такие гастроли перед ней закатывал!..
В голосе ее звучала неподдельная женская зависть, и Родионов вдруг подумал, что у нее, наверное,
