Звезды сияют с небес

Лара взяла трубку:

— Привет, Пол.

— Привет, Лара. Во сколько мы сегодня ужинаем? В восемь?

Она вдруг почувствовала себя виноватой.

— Пол… Боюсь, что сегодня вечером я занята. Появились срочные дела. Я как раз собиралась тебе звонить.

— Правда? Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет-нет, все в порядке. Просто тут кое-какие люди прилетели из Рима. — По крайней мере хоть это было правдой. — Я должна с ними встретиться.

— Мне не везет. Значит, в другой раз.

— Конечно.

— Я слышал, ты получила «добро» на отель в Рино.

— Да.

— Что ж, это чудесное место.

— Я надеюсь. Мне очень жаль, что так получилось с сегодняшним вечером. Завтра я тебе позвоню.

Линия разъединилась.

Лара медленно положила трубку.

Келлер в упор уставился на нее. На его лице она могла прочитать осуждение.

— Что-нибудь не так?

— Да, — проговорил Говард. — Вся эта проклятая современная аппаратура.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, что у вас в кабинете слишком много телефонов. С ним шутки плохи, Лара.

— Человек, с которым «шутки плохи», — холодно сказала Лара, — уже несколько раз спасал наши шкуры, Говард. Есть еще вопросы?

— Нет. — Келлер покачал головой.

— Ну и ладно. Тогда займемся делом.

***

Когда Лара приехала в «La Cote Basque», Филип уже был там. Сидевшие в ресторане люди, как всегда, стали с любопытством оборачиваться в ее сторону. Филип встал, чтобы поприветствовать Лару, и она почувствовала, как замерло ее сердце.

— Надеюсь, я не опоздала, — проговорила Лара.

— Вовсе нет. — Он восхищенно посмотрел на нее. Его глаза излучали тепло. — Вы выглядите сегодня просто превосходно.

Она перемерила полдюжины нарядов, не зная, что надеть — что-нибудь поэлегантнее или посексуальнее, и в конце концов остановилась на строгом платье от Диора.

— Благодарю вас.

Когда они сели, Филип сказал:

— Я чувствую себя настоящим идиотом.

— Да? Почему же?

— Я как-то не сразу сообразил, что вы та самая Камерон.

— Какой ужас! — рассмеялась Лара.

— Господи! Ведь вы — это гостиничные комплексы, кварталы жилых домов, здания офисов. Путешествуя по стране, я повсюду вижу ваше имя.

— Ну и хорошо. — Она улыбнулась. — Это напоминает вам обо мне.

Он заглянул ей в глаза.

— Не думаю, что мне нужны напоминания. Скажите, вам, наверное, надоело слышать, как все вокруг говорят, что вы безумно красивая?

Лара хотела сказать: «Я рада, что вы считаете меня красивой», — но вместо этого выпалила:

— Вы женаты? — Она готова была откусить себе язык. Он улыбнулся:

— Нет. Я не могу жениться.

— Но почему? — На мгновение она затаила дыхание. «Ведь он же не…»

— Потому что большую часть своего времени я провожу в гастрольных поездках. Сегодня я в Будапеште, завтра в Лондоне, послезавтра в Париже или Токио.

— Ах! — Лара сразу почувствовала облегчение. — Филип, расскажите мне о себе.

— А что бы вы хотели узнать?

— Все.

Он засмеялся:

— На это уйдет не больше пяти минут.

— Нет, я серьезно. Мне правда очень интересно. Он глубоко вздохнул.

— Ну что ж, мои родители жили в Вене. Отец был дирижером, а мама — преподавателем игры на фортепиано. Спасаясь от Гитлера, они уехали в Бостон. Там я и родился.

— А вы всегда знали, что станете пианистом?

— Да.

Филипу пять лет. Он разучивает урок по музыке. В комнату влетает отец.

— Нет, нет и нет! Ты что, не можешь отличить мажор от минора? — Его волосатый палец тычется в потную тетрадь. — Это минорный аккорд. Минорный! Понятно?!

— Папа, пожалуйста, разреши мне погулять. Меня ждут ребята на улице.

— Нет! Будешь сидеть до тех пор, пока все как следует не усвоишь!

Филипу восемь лет. Он уже четыре часа не вставал из за рояля.

— Ненавижу музыку! — кричит он. — Не хочу больше дотрагиваться до клавишей!

— Прекрасно, — спокойно говорит его мать. — А сейчас я еще раз хочу послушать анданте.

Ему десять лет. В гости к его родителям пришли друзья-музыканты.

— А теперь Филип нам что-нибудь поиграет, — говорит его мать.

— Ну-ка, послушаем маленького Филипа, — раздаются со всех сторон снисходительные возгласы.

— Поиграй Моцарта, Филип.

Филип смотрит на их равнодушные лица и неохотно усаживается за рояль. Гости продолжают болтать между собой.

Он начинает играть, его пальцы взлетают над клавишами. Разговоры внезапно стихают. Он исполняет сонату Моцарта, комната наполняется волшебными звуками, и кажется, что Филип — это сам Моцарт.

Когда звучит последний аккорд, в комнате повисает гробовая тишина. Затем гости устремляются к роялю, осыпая мальчика восторженными комплиментами. Он слушает их аплодисменты и хвалебные возгласы, и наступает момент его прозрения, когда ему становится ясно, кто он есть и что он хочет от жизни.

— Да. Я всегда знал, что стану пианистом, — сказал Филип.

— А где вы научились играть?

— До четырнадцати лет меня обучала мама, а потом родители послали меня учиться в Филадельфию.

— Вам там понравилось?

— Очень.

Ему только-только исполнилось четырнадцать лет, когда он оказался один, без друзей, в огромном городе. Филадельфийское музыкальное училище было расположено в четырех корпусах постройки начала века. Оно явилось американским эквивалентом Московской консерватории, из стен которой вышли такие