было право и лево. Он в состоянии был задать любой маршрут, и если бы знал кратчайший путь до поверхности, не стал бы обращаться к давнему правилу спасателей-подводников. В сложившейся ситуации движение по кругу показалось ему наиболее разумным. Гуль не сомневался, что рано или поздно земная толща закончится, и он пробьется наверх, под открытое небо.
Свет сверкнул перед глазами разорвавшейся бомбой. Бездонная и ослепительная синь рванулась навстречу. Слишком поздно и неумело Гуль принялся тормозить. Трехмерность обрушилась на него стремительным зверем. Он так и не уловил того мига, когда тело из плоской неуловимой тени превратилось в обычное человеческое. Отчаянно размахивая руками, словно пытаясь уцепиться за несуществующую опору, Гуль падал. В ушах свистело с нарастающей силой и неприятно захолонуло в груди. Простирающийся под ним город, огромный и жаркий, лоснящийся множеством стекол, раздувался по мере падения. Его успело занести на высоту в две-три тысячи метров, и, закрыв глаза, Гуль обреченно подумал, что боли он не ощутит. Сокрушительный удар обгонит мучения…
Он падал, слыша, как рычат и сигналят внизу автомобили. Скрежетало железо, гомонили люди. Миллионами голосов город нашептывал небу и другим городам историю своей нелегкой жизни. Гуль летел к этому шепоту, и губы каменного гиганта близились, спеша сообщить небесному посланнику все последние человеческие новости.
Перед самым ударом Гуль вновь распахнул глаза. Неожиданно оказалось, что ему суждено упасть на территорию автомобильного кладбища. Не желая, пачкать свои тротуары, город в последнюю минуту аккуратно отступил в сторону. Внизу пестрели выпотрошенные корпуса машин, сложенные стопками шины, проржавевший механический хлам… Большего он осмыслить не успел. Труба диаметром в мужскую ладонь торчала из груды металла, словно булавка из коллекционной коробки, поджидающая очередную бабочку. Тупым иззубренным концом она вошла ему под ребра, как входит гарпун в неосторожную рыбу, и, соскользнув по ней, лицом, грудью и всем телом, Гуль врезался в искореженное железо.
В полдень он снова очнулся. С трудом припомнил, что в первый раз ему удалось только освободиться от пронзившей его трубы и доползти до этого укрытия. Должно быть, прошло немало времени, потому что чувствовал он себя значительно лучше. Голову все еще начинало кружить от малейшего движения, в низу живота скребся клешнястый краб, но в целом с этим можно было уже мириться. Он жил и вовсе не собирался умирать!..
Тяжело ворочая шеей, Гуль огляделся. Сидения, облупившаяся краска, таблички с непонятными надписями – судя по всему, он находился в салоне бывшего автобуса. Старый изувеченный каркас успел основательно обветшать. Толстые зеленые мухи с гудением влетали внутрь через окна и множественные дыры, с удовольствием садились на ржавчину. Часть мух паслась в спасительной тени, некоторые напротив грелись под солнечными лучами.
Запрокинув голову, Гуль взглянул на здешнее светило. Как давно он не видел его! Может быть, поэтому и не узнавал. Трудно было понять в чем дело и Гуль смотрел внимательно, не моргая, поражаясь уже только тому, что не было ни слез, ни прищура. Солнце казалось ему бледным, лишенным черт лицом, уныло зависшим над землей. Оно не слепило, – глаза Гуля воспринимали его сияние совершенно спокойно…
Неподалеку послышался рев приближающейся машины. Тяжелая и сияющая, переполненная грохочущим презрением к покалеченным собратьям, она прокатила мимо, не сбавляя скорости. Ей, здоровой и коптящей рокочущими выхлопами, погруженной в ревностное исполнение механического долга, было, конечно, плевать на какой-то затерявшийся средь забытого металлолома автобус.
Перевернувшись на бок, Гуль увидел окаменевшую лужицу крови. На полу, прямо под ним. Он с изумлением коснулся лужицы пальцем. Бурая застывшая медь. Чуточку прозрачная и потому похожая на янтарь… Вот, значит, как это происходит! Перед внутренним взором промелькнуло перекошенное лицо Пола. Теперь Гуль понимал, о чем говорил им тогда на дежурстве американец. Стоит лишь раз умереть, – и жалеть уже не хочется. Потому что очень уж много боли. И хочется ненавидеть тех, кто причинил эти страдания, одарил днями мучительной неподвижности.
Он попытался сесть и тотчас ощутил приступ тошноты. В пробуждающемся теле пробуждались и раны. Засаднили порезы на руках и на ногах, остро заныло правое колено. Возможно, была раздроблена коленная чашечка. Вдобавок ко всему он не сомневался, что у него сломаны ребра, – он ведь ударился о борт перевернутого автомобиля!..
Гуля замутило. Невидимый палач с садистской неторопливостью запустил колючие пальцы в желудок, принялся раздирать его на куски. Гуль со стоном опустил пылающий лоб на спинку впереди стоящего кресла. Никелированная труба, на которую он оперся, немедленно согнулась. Гуль бессильно ухватился за нее рукой. Неужели и здесь то же самое!.. Повторная вспышка в животе согнула его пополам. Черным океаном мозг бушевал и расплескивался, белые призрачные кораблики ходили по его волнам, глотая пробоинами воду, разбиваясь о скалы, один за другим отправляясь ко дну. Не замечая того, что делает, Гуль стиснул пискнувшее под рукой железо и, выдрав кресло из пола, повалил на себя. Силы оставили его, он снова впал в забытье.
Ленивой улиткой солнце переползло чуть ниже. Пострашнее взлохматив темные шевелюры, к нему двинулись со всех сторон маленькие хищные тучки. Вечерний взбалмошный ветерок загулял по свалке, заглядывая в разбитые окна машин, раздувая перед собой облако кружащейся пыли. Скомканный пакет из- под картофельных хлопьев, прыгая, подкатился к голове лежащего человека и замер. Края его медленно стали обугливаться, легкий дымок заструился над бумажным комком. Вырвавшийся язычок пламени, дрожа от нетерпения, поглотил свою жертву и исчез. Человек так и не пошевелился.
В очередной раз очнуться его заставили голоса.
Некоторое время он лежал неподвижно, затем приподнялся на руках и осторожно выглянул в окно.
Беседовали двое: девушка и парень. Судя по голосам и тому, как они разговаривали, было им лет по семнадцати или шестнадцати, однако внешне парень выглядел значительно старше своей спутницы – длинноногой, худенькой брюнетки с личиком накрашенной куклы. Если девушка выглядела откровенным подростком, то паренек уже явно тянул на мужчину – во всяком случае по телосложению. Ни джинсы, ни тесная спортивная майка не скрывали перекатывающихся мышц. Вероятно, от переизбытка энергии парень беспрестанно двигался – подергивая плечами, размахивая длинными, как у гориллы, руками, и оттого это раннее обилие мускулов еще более бросалось в глаза. Высокий, крепко сбитый, с нелепо спадающим на глаза крашенным чубом, он сразу не понравился Гулю, хотя объяснить причины своей антипатии он бы наверняка не смог. Когда-то Гуль завидовал мускулистым ребятам. Дома одна из стенок у него была заклеена от пола до потолка фотографиями культуристов. Его всегда привлекала сила, и биографии Поддубного, Дикуля и Власова были для него своеобразной хрестоматией. Но, увы, с тех далеких пор утекло много воды. Кое-что серьезно изменилось – и прежде всего в нем самом.
Он смотрел на беседующих с любопытством, смотрел взглядом вволю хлебнувшего на своем веку старца. Кроме того это были первые, встреченные им люди. После всего того, что случилось за прошедшие недели, все воспринималось совершенно по-новому, более чем непривычно…
– Чего ты боишься, детка? Все просто, как дважды два!.. Заходим, поворачиваем в отдел с выпечкой, и пока ты строишь глазки продавцу, я спокойно занимаюсь прилавком. Главное, чтобы он не смотрел на экран монитора.
– Но, Дин! Ты обещал, что мы не будем увлекаться.
– А мы и не увлекаемся! Кто увлекается? Ты еще не знаешь, детка, что такое увлечься по- настоящему.
– Но когда-нибудь нас обязательно заметят. Ты же сам говорил! Долго такими делами не промышляют.
– Ну, заладила!.. – парень звучно зевнул, с удовольствием поворочал плечищами. – Ни черта никто не заметит. Если, конечно, ты будешь делать все, как надо. Знаю я этих тихонь за кассами, – день-деньской пялятся на женские коленки.
– Я не пойду туда, Дин!
– Пойду-не пойду… Как же ты мне надоела! – парень играючи уцепил девицу за шею, пригнул вниз, приговаривая: – Твое дело цыплячье! Поняла? Цы-пля-чье! Слушайся и выполняй, вот и все, что от тебя требуется.
Взвизгнув, девица попыталась его ударить, но не дотянулась. В согбенной позе ей было слишком неудобно размахивать руками. С хохотом Дин отпустил ее.
