Тем не менее потрудиться пришлось немало, а то, что достается тяжело, заслуживает самого пристального внимания. И Эдриан решил, что пройдется по досье частым гребнем.
Вскоре он уже зевал от скуки. Такую чушь только на ночь и читать. Занудливое перечисление училищ, колледжей, мест службы – это что касается санитаров. У психиатров – списки степеней и почетных званий. У медсестер – дипломы об окончании экзотических учебных заведений вроде Военно-морской школы здравоохранения в Майами. Загадочные коды и аббревиатуры в послужных списках охранников – Группа-6 ВП, 202 (?) и почти у всех ОУР. Отдел уголовного розыска? Вот так.
Исключение составляло лишь одно досье. Кастон, пожалуй, назвал бы это – как? – аномалией?
Да, определенно аномалией.
Кто-то решительно постучал в дверь. Эдриан резко выпрямился. Черт возьми, в дверь Клейтона Кастона никто не стучал так громко.
Ориентируясь на неясный голос интуиции, он решил не отвечать и через несколько секунд услышал звук удаляющихся шагов.
Он взял телефон и начал набирать номер Кастона, позаботившегося о том, чтобы достать его можно было в любой точке мира. За последний час они успели поговорить уже трижды.
Кастон ответил сразу, и Эдриан коротко изложил последние новости. Потом шеф попросил повторить то же самое, причем без обычного в таких случаях сарказма.
– Я провел дополнительную проверку, – сказал Эдриан. – Номера карточек социального страхования не совпадают. – Он помолчал, слушая торопливый ответ Кастона и спрашивая себя, что могло настолько взволновать его невозмутимого шефа.
– Да, я тоже так подумал, – успел вставить Эдриан Чой. – Аномалия, верно?
Образец достоинства и солидности, директор Всемирного экономического форума завершил свое короткое и велеречивое выступление под теплые аплодисменты и занял место справа от сцены. Между тем аплодисменты не смолкли, а, наоборот, усилились – к подиуму легкой, пружинистой походкой уже шел сам Лю Ань.
Невысокий – вопреки, по крайней мере, ожиданиям Эмблера, – он отнюдь не выглядел маленьким: в нем ощущались достоинство, терпение, мудрость и та великая доброта, которая, как известно, сильнее жестокости. Поблагодарив директора Форума на мелодичном, переливчатом английском, Лю Ань заговорил по-китайски. Да, он обращался ко всему миру, но значительную часть этого мира составляли его соотечественники, и Председатель хотел, чтобы они знали – он выступает от их имени, на их родном языке, звучащем гордо и веско. Лю Ань хотел, чтобы они знали – он не возвращающаяся
Председатель был разным – то эмоциональным и красноречивым, то серьезным и бесстрастным, – и аудитория то вспыхивала аплодисментами, то затихала, внимая аргументам. Лю Ань понимал и принимал правду, которую хотел донести до других. Он не старался продать им что-то, он стремился к пониманию. Голос его не был голосом обычного политика. Это был голос настоящего государственного деятеля, голос человека, стремящегося к миру и процветанию и приглашающего остальной свет разделить с ним это будущее. Этот человек верил в то, что сотрудничество и взаимопомощь могут быть столь же продуктивными, как и соревновательность и конкуренция. Этот человек нес терпимость и просвещение не только Срединному Царству, но и всему человечеству.
И этот человек был приговорен кем-то к смерти.
Где-то здесь, неподалеку, убийца выжидал удобный момент, а Эмблер не мог ничего поделать, потому что его чутье не срабатывало, его внутренний голос молчал. Снова и снова, прильнув к видоискателю, всматривался он в лица собравшихся, а когда в глазах стало расплываться и шея начала неметь, поднял голову и, почти непроизвольно, повернулся в ту сторону, где стояли операторы.
Лорел тоже была там и тоже, как и все остальные, зачарованно наблюдала за оратором. Она не сразу почувствовала взгляд Эмблера, а почувствовав, оторвалась от камеры и посмотрела на него с выражением, в котором соединились и любовь, и преданность, и верность, и пошатнувшаяся уверенность. Но еще раньше, за мгновение до того, как их глаза встретились, по лицу как будто прошла легкая дрожь. Эмблер моргнул, словно что-то повисло на ресницах. Но нет, ничего не повисло. Тогда… Тогда что же он только что видел?
Ему вдруг стало зябко, словно в спину ударил порыв арктического ветра.
Нет, это безумие! Он не мог видеть то, что ему показалось.
Эмблер зажмурился, воспроизводя последний эпизод. Лорел, его возлюбленная Лорел, спокойно смотрела на сцену через видоискатель камеры, а потом, за мгновение до теплой улыбки, на ее лице промелькнуло странное выражение. Какое? Мысленно он промотал пленку памяти назад и наконец увидел то, что искал.
Необъяснимое, но кристально ясное выражение абсолютного презрения.
Глава 33
Эмблер бросил еще один взгляд на Лорел – ее палец лежал на том, что он принял сначала за рычажок и что в действительности было скрытым под объективом спусковым крючком. Озарение пришло, как удар молнии.
Как же слеп он был!
Вот она, недостающая деталь запутанной мозаики. Деталь, которую он так тщетно искал. Об этом говорил Кастон: «Обязательно должен быть крайний. Козел отпущения». Без него в такого рода схемах не обходится никогда. А значит… Он пошатнулся, словно от удара. Значит, его удел не предотвратить убийство.
Его удел – принять на себя вину за убийство.
Камеры – идея Лорел. Ее «озарение». Старая модель в стальном корпусе. Десятки таких каждый день проходят через рентгеновские детекторы. Но лучи не проникают через металл. Камера Лорел не скрывала оружие – она сама была оружием.
Невероятно, но факт. Голова шла кругом.
Теперь он видел: из отверстия вверху уже выступало короткое дуло. Ничего сложного: длинный корпус камеры и двухфутовый объектив служили стволом, второй объектив использовался в качестве прицела. И, конечно, то, что он принял поначалу за рычажок, было спусковым крючком… на котором лежал сейчас ее палец.
Во всей ее позе чувствовалась уверенность профессионала. Должно быть, это она, Лорел, застрелила в Люксембургском саду Бенуа Дешена. Должно быть, свидетелем того убийства и был китайский снайпер, понявший тогда, от кого на самом деле исходит угроза его народу.
Как же невнимателен, как слеп, как недогадлив он был, не замечая очевидного! С ясностью прозревшего пророка понял Эмблер то, что случится дальше. Выстрелы последуют с балкона, практически с того места, где стоит он сам. Охранники возьмут его без труда – в этом им, несомненно, помогут. Косвенные улики укажут, что убийца американец, но твердых доказательств не найдут. Личность его останется не установленной.
Потому что об этом уже позаботились. Потому что его стерли.
Нет ничего взрывоопаснее, чем бездоказательные подозрения. Когда американцы случайно сбросили бомбу на китайское посольство в Белграде, Пекин ответил бурными демонстрациями протеста. Убийство популярного лидера человеком, подозреваемым в принадлежности к американским спецслужбам, отзовется настоящим пожаром. И Соединенные Штаты не смогут даже принести извинения, не смогут признать то, что будет думать весь мир, – потому что Харрисон Эмблер не существует.
Беспрецедентные волнения захлестнут КНР, и армии ничего не останется, как только вмешаться, чтобы навести порядок. Но проснувшийся великан уже не впадет в спячку; по крайней мере, не раньше, чем пробудит весь дремлющий мир.
Мысли сбивались в темное облако, однако все это время – в действительности секунды – они с Лорел
