сущность обиды.
Однако именно вы, после подобного поведения с моей стороны, стали произносить слова, предвещавшие принятую по обычаям общества встречу: 'это уж слишком', 'это не может так окончиться', 'посмотрим', и проч. и проч. Я ждал результата этих угроз. Но не получая от вас никаких известий, я должен теперь просить у вас объяснений:
1) в том, что вы сделали меня соучастником <нелепостей свиней и мерзавцев>;
2) в том, что вы обратились ко мне, не давая им дальнейшего хода, с угрозами, равносильными вызову на дуэль;
3) в том, что вы не исполнили по отношению ко мне долга вежливости, не ответив мне на поклон, когда я уходил от вас.
Имею честь быть, милостивый государь, ваш нижайший и покорный слуга
С. Хлюстин.
С. П. Б. Владимирская, 75. 4 февраля 1836 г.
Адрес: Милостивому государю, господину Александру Пушкину.
(69) Милостивый государь,
Позвольте мне восстановить истину в отношении некоторых пунктов, где вы, кажется мне, находитесь в заблуждении. Я не припоминаю, чтобы вы цитировали что-либо из статьи, о которой идет речь. Заставило же меня выразиться с излишней, быть может, горячностью сделанное вами замечание о том, что я был неправ накануне, принимая близко к сердцу слова Сенковского.
Я вам ответил: <........> Отождествлять вас с <свиньями и мерзавцами> - конечно, нелепость, которая не могла ни придти мне в голову, ни даже сорваться с языка в пылу спора.
К великому моему изумлению вы возразили мне, что вы всецело принимаете на свой счет оскорбительную статью Сенковского и в особенности выражение <'обманывать публику'>.
Я тем менее был подготовлен к такому заявлению с вашей стороны, что ни накануне, ни при нашей последней встрече вы мне решительно ничего не сказали такого, что имело бы отношение к статье журнала. Мне показалось, что я вас не понял, и я просил вас не отказать объясниться, что вы и сделали в тех же выражениях.
Тогда я имел честь вам заметить, что все только что высказанное вами совершенно меняет дело, и замолчал. Расставаясь с вами, я сказал, что так оставить это не могу. Это можно рассматривать как вызов, но не как угрозу. Ибо, в конце концов, я вынужден повторить: я могу оставить без последствий слова какого-нибудь Сенковского, но не могу пренебрегать ими, как, только такой человек, как вы, присваивает их себе. Вследствие этого я поручил г-ну Соболевскому просить вас от моего имени не отказать просто- напросто взять ваши слова обратно или же дать мне обычное удовлетворение. Доказательством того, насколько последний исход был мне неприятен, служит именно то, что я сказал Соболевскому, что не требую извинений. Мне очень жаль, что г-н Соболевский отнесся ко всему этому со свойственной ему небрежностью.
Что касается невежливости, состоявшей будто бы в том, что я не поклонился вам, когда вы от меня уходили, то прошу вас верить, что то была рассеянность совсем невольная, в которой я от всего сердца прошу у вас извинения.
Имею честь быть, милостивый государь, ваш нижайший и покорнейший слуга А. Пушкин.
4 февраля.
(70) Милостивый государь.
В ответ на устное сообщение, переданное вами через г-на Соболевского и дошедшее до меня почти одновременно с вашим письмом, имею честь вас уведомить, что я не могу взять назад ничего из сказанного мною, ибо, полагаю, я достаточно ясно изложил в моем первом письме причину, по которой я именно так действовал. В отношении обычного удовлетворения, о котором вы говорите, - я к вашим услугам.
Что касается лично меня, то прося вас не отказать припомнить три пункта, включенные в мое письмо, по которым я считал себя оскорбленным вами, имею честь вам ответить, что в отношении третьего пункта я считаю себя вполне удовлетворенным.
Относительно же первого - даваемых вами заверений в том, что у вас не было в мыслях отождествить меня с.... и.... и проч., мне недостаточно. Все, что я помню, и все рассуждения заставляют меня попрежнему считать, что ваши слова заключали в себе оскорбление, даже если в ваших мыслях его и не было. Без этого я не мог бы оправдать в своих собственных глазах принятую мною солидарность с оскорбительной статьей - шаг, который с моей стороны не был ни необдуманным, ни запальчивым, но совершенно спокойным. Я должен буду, следовательно, просить вполне ясных извинений относительно образа действий, в которых я имел все основания увидеть оскорбление, вами, к моему большому удовольствию, по существу отрицаемое.
Я признаю вместе с вами, милостивый государь,что во втором пункте с моей стороны была допущена ошибка и что я увидел угрозы в выражениях, которые нельзя было счесть ничем иным, как 'вызовом' (текст вашего письма). За таковой я их и принимаю. Но если вы совсем не хотели придавать им такого смысла, я должен буду ждать извинений и по поводу этого досадного недоразумения; ибо я полагаю, что сделанный вызов, хотя бы непреднамеренный и оставленный без последствий, равносилен оскорблению.
Имею честь быть, милостивый государь, ваш нижайший и покорнейший слуга
С. Хлюстин. 4 февраля.
(71) Посылаю вам стихотворение, написанное мною недели две тому назад; право, не знаю, хорошо ли оно или нет - полагаюсь в этом отношении вполне на Ваше суждение. Если вы найдете пьесу достойною Вашего журнала и если в ней нужно кое-что подправить - пожалуйста отметьте вс , что не получит вашего одобрения. Когда такой знаменитый Поэт становится журналистом. он должен относиться к стихам с величайшей строгостью; поэтому прошу вас обойтись со мною без всякого снисхождения к дружбе, которую я к вам питаю. Если пьеса плоха - вам стоит лишь сказать это совершенно откровенно: я постараюсь написать что-нибудь получше.
Что касается прозаических статей, которых Вы у меня просите, я серьезно о них подумываю; прежде всего, я хотел бы написать статью о Кукольнике. Так как мы с вами придерживаемся почти одинаковых мнений о нем, не встретится никаких препятствий к помещению данной статьи, цель которой будет: доказать вышеупомянутому автору, что все, им написанное, не многого стоит и что он не овладел даже техникой драматического действия; напасть беспощадным образом на избранный им злополучный жанр, принимая во внимание, что у него есть талант, который, будучи усовершенствован, мог бы, быть может, возвыситься над его бледной посредственностью нынешнего дня. Другая замышляемая мною статья представляет собой разбор критики наших современных критик, помещенной в Сыне Отечества текущего года. Я слишком уважаю ваш журнал, чтобы сделать из него отдушину моего негодования; могу вас заверить, что тон моих статей - по меньшей мере - будет на уровне литературного предприятия, руководителем которого являетесь Вы.
Пожалуйста скатите мне, что Вы об этом думаете. Весь ваш! Розен. 4 февраля 1836.
(72) Князь,
С сожалением вижу себя вынужденным беспокоить ваше сиятельство; но, как дворянин и отец семейства, я должен блюсти мою честь и имя, которое оставлю моим детям.
Я не имею чести быть лично известен вашему сиятельству. Я не только никогда не оскорблял Вас, но по причинам, мне известным, до сих пор питал к вам искреннее чувство уважения и признательности.
Однако же некто г-н Боголюбов публично повторял оскорбительные для меня отзывы, якобы исходящие от вас. Прошу ваше сиятельство не отказать сообщить мне, как я должен поступить.
Лучше нежели кто-либо я знаю расстояние, отделяющее меня от вас; но вы не только знатный вельможа, но и представитель нашего древнего и подлинного дворянства, к которому и я принадлежу, вы поймете, надеюсь, без труда настоятельную необходимость, заставившую меня поступить таким образом.
С уважением остаюсь Вашего сиятельства нижайший и покорнейший слуга
Александр Пушкин.
5 февраля 1836.
(73) Вы взяли на себя напрасный труд, давая мне объяснение, которого я у вас не требовал. Вы позволили себе обратиться к моей жене с не[приличными] замечаниями и хвалились, что наговорили ей дерзостей.
Обстоятельства не позволяют мне отправиться в Тверь раньше конца марта месяца. Прошу меня извинить.
(74) животное начало (75) и т.п. (76) Прошу напомнить обо мне твоей матушке и твоему батюшке. Весь твой.
(77) Тысяча извинений, милый Каверин, за то, что я не сдержу слова - непредвиденное обстоятельство заставляет меня удалиться немедленно.
(78) и, к тому же, можно
