себя кормить, оказался тоже метеорологом, как и прежний хозяин, с которым Профессор расстался навсегда. Понемногу он привык к этому человеку, ходил с ним на метеоплощадку на сроки и стал отличным 'медвежатником'. Его фотография попала даже на страницы журнала 'Советский Союз'.
История с Профессором, пожалуй, единственная в своем роде, обычно между полярниками и собаками устанавливается полное взаимопонимание. Полярники очень любят своих собак, ласкают их и закармливают сверх всякой меры и никому не прощают плохого к ним отношения.
В одной из предыдущих экспедиций Волосана кто-то ударил в ухо, и с тех пор пес плохо слышит. На редкость везуч был этот человек: он остался неизвестным. плохо провел бы он зимовку, узнай товарищи его имя.
Рюрик Максимович Галкин рассказал мне такой случай. На станции СП-11 один полярник, назовем его М., застрелил собаку, которая его невзлюбила. М. долго отпирался, но улики были неопровержимы, и он сознался. И его подвергли самому жестокому наказанию, возможному на полярной станции: бойкоту. С ним не разговаривали, не отвечали на его вопросы и не садились за один стол. На всю жизнь запомнил М. этот урок.
За многие годы зимовок Гербович выработал, вернее, выстрадал свое кредо руководителя.
За исключением случаев, требующих мгновенного решения, не торопиться с выводами. Десять раз взвесить все 'за' и 'против', продумать все аргументы и, приняв решение, ни в коем случае от него не отступать.
Не давать категорических оценок подчиненным в начале зимовки. Их лучшие качества, как и худшие, проявятся потом, в полярную ночь. Полярник, как и боксер на ринге, славен 'концовкой' - именно тогда станет окончательно ясно, что он за человек. Этот очень важный для себя тезис Гербович подкрепил рассказом, к изложению которого я скоро перейду.
Характеристики каждому полярнику дается коллективом отряда, открыто обсуждается и лишь затем подписывается начальником экспедиции. Характеристика, рожденная в келейной обстановке, может оказаться слишком субъективной. Макаренко доказал это в 'Педагогической позме' - книге, чрезвычайно полезной начальнику любого ранга.
Пьянство - враг человека вообще, и смертельный враг полярника. Раз в неделю, в субботу, по стакану вина и только в кают-компании - таков закон Пятнадцатой экспедиции. Никому и ни под каким предлогом дополнительного спиртного не получить. Я был свидетелем такой сцены. К Гербовичу пришел полярник: завтра его жене исполняется пятьдесят лет, и он просит бутылку коньяку, чтобы отметить эту дату в кругу нескольких друзей.
- Через три дня, в субботу, - ответил Гербович
- Но у нее день рождения завтра! Завтра!
- Вашу жену мы поздравим всем коллективом. Через три дня.
Товарищ ушел, возмущенный черствостью и несправедливостью начальника. А через три дня, когда в каюткомпании прозвучал тост за здоровье его жены, он многое понял. Поняли и другие, больше никто за всю зимовку не ходил к начальнику за вином. Знали, что это бесполезно, что закон один для всех.
Ничто так не дискредитирует руководителя, как погоня за дешевой популярностью. Отношений к начальнику, который не завоевывает, а покупает дружбу подчиненных мелкими поблажками, ироническое, его приказы не будут иметь цены. Поэтому в отношениях с подчиненными Гербович не допускает фамильярности.
К людям, которым он перестает доверять, Гербович беспощаден. Из Ленинграда должен был идти на 'Визе' повар Л. Его уже оформили в штат экспедиции, выдали документы и вместе с другими товарищами назначили на дежурство. Л. не явился - выпил с друзьями.
- Вы знали, что должны идти на дежурство? - спросил Гербович.
- Знал. Но так получилось... Приятели...
- Тогда так: в Антарктице вам делать нечего.
- Как нечего?!
- Да, так. Подавайте заявление об уходе.
Л. умолял, плакал, клялся и божился тщетно. Вместо него Гербович за два дня до ухода 'Визе' оформил дублера Васю Кораблева и не ошибся. Станция Новолазаревская получила хорошего повара.
- Я знаю, что принадлежу к числу тех людей, которых поначалу недолюбливают, - сказал мне как-то Гербович. - Но своим принципам не изменяю. Знаю и то, что в ходе зимовки отношение ко мне меняется. Я люблю свой коллектив, предан ему, и в конце концов люди это понимают.
Я разговаривал со многими полярниками, которые не раз зимовали под началом Гербовича. И они подтвердили: да, дело обстоит именно так. Суровый и непреклонный, Гербович поначалу у многих вызывал антипатию. Но когда по окончании зимовки у этих людей спрашивали, с кем бы они хотели пойти в очередную экспедицию, все говорили одно и то же: 'Конечно, с Гербовичем!'
Потому что знали: Гербович никогда и никого не оставит в беде. Знают, что, если предстоит опасное дело, первым пойдет начальник. Солдат высоко ценит генерала, который так поступает.
В декабре 1970 года из Мирного на Восток ушел санно-гусеничный поезд. На сто сороковом километре у механика-водителя Юрия Ищука начался острый приступ аппендицита. В условиях похода операцию делать невозможно. Возвращаться - значит поставить поход под угрозу срыва. И Гербович с двумя товарищами из Мирного на вездеходе отправился за Ищуком - на одном вездеходе по Антарктиде, через зону трещин. Случись авария, несчастный случай, от которого в Антарктиде никто не застрахован, - и жизнь экипажа вездехода оказалась бы под угрозой: выручить его было бы некому. Нужно большое мужество, чтобы так поступить. Дерзкая вылазка удалась, все закончилось благополучно. В то время я уже был дома и с большим удовлетворением прочитал описание этого эпизода в 'Правде'.
Таков начальник экспедиции, таково и его ближайшее окружение. Гербович осуждает руководителей, приближающих к себе посредственностей. Такие начальники черпают у штаба не новые идеи, а лишь безоговорочную поддержку своих распоряжений, даже если они явно нелепы. Гербович считает, что окружающие, наоборот, должны питать руководителя своими мыслями, будоражить его. Поэтому он полон уважения к своему постоянному оппоненту Большакову, вечно вступающему в споры Силину, много ему подсказывающему Овечкину - не только безупречным, но и мыслящим исполнителям.
И вокруг Гербовича постепенно складывается костяк людей, идущих за ним уже третью экспедицию, людей, оценивших по достоинству этого исключительно справедливого и честного человека с поистине железной волей. Из своей Двенадцатой экспедиции Гербович взял ядро - тридцать процентов коллектива. Из нынешнего состава в будущую экспедицию он намерен взять уже половину.
Еще по дороге в Антарктиду я слышал от товарищей об одной эпопее, связанной с именем Гербовича. Она показалась мне столь исключительной по своему драматизму, что я попросил Владислава Иосифовича рассказать о ней подробнее.
Но немного предыстории.
Место для антарктической станции Лазарев было выбрано не совсем удачное - ее построили на шельфовом леднике. Между тем в глубине материка, в восьмидесяти километрах от моря, находится оазис Ширмахера - один из интереснейших районов Антарктиды. Было решено новую станцию соорудить здесь, а Лазарев законсервировать. Обживать оазис в 1961 году довелось группе полярников во главе с Гербовичем. Они и основали Новолазаревскую - самую, пожалуй, уютную станцию на материке. Свободные ото льда и снега горы, озера с пресной водой, относительно мягкий микроклимат - чего еще, казалось бы, желать? И лишь один существенный недостаток портил картину: чрезвычайно тяжелая дорога к морю, идущая через многочисленные ледниковые трещины.
Смена коллектива полярников осуществлялась так. 'Обь' подходила к району станции Лазарев, где ее уже поджидал пришедший с Новолазаревской санно-гусеничный поезд. Новая смена отправлялась на место зимовки и месяца два жила вместе со старой: входила в курс дела, принимала научную эстафету. За это время 'Обь' совершала обход остальных станций и возвращалась обратно, а старая смена вновь подходила на санно-гусеничном поезде к станции Лазарев и салютовала кораблю, который должен был забрать полярников на Родину.
В этом до деталей разработанном плане было предусмотрено все, кроме стихии.
В начале апреля 1962 года двенадцать полярников, возглавляемых теперь уже бывшим начальником Новолазаревской Гербовичем, совершили переход к морю и прибыли на береговую станцию Лазарев. Позади
