поведение четверку. Ночью, о которой идет речь, я с грехом пополам натянул на тройку. Самого позорного со мной не произошло: обед и ужин я сумел сохранить в себе и обратить на благо своему организму, но зато телу моему досталось так, словно я поработал спарринг-партнером с боксером тяжелого веса. Больше всего меня злило, что на нижней койке спокойно и даже, как мне показалось, с ухмылкой похрапывал Дима Колобов, или Димдимыч, как его называли друзья. Я бил себя коленями в подбородок и высекал из него искры, а Димдимыч, лучезарно улыбаясь, переворачивался на другой бок. Я выламывал головой переборку каюты, а Димдимыч умиротворенно сопел, нежно обнимая подушку. Я со страшной силой рубанул ногой по потолку и взвыл от боли, а Димдимыч, потеряв стыд и совесть, даже не шелохнулся. Даже когда меня сбросило вниз и я распластался на полу, как беспомощная лягушка, Димдимыч не соблагоизволил открыть глаза. Он только пробормотал что-то вроде 'Разбудите меня к завтраку', сочувственно причмокнул губами и всхрапнул, оставив меня в состоянии тихого бешенства.
Оставался один выход: лечь на диван, расположенный перпендикулярно килю корабля. Качка была килевая, и теоретически на диване перенести ее будет легче. Я взял с койки белье и устроился на диване, рассчитав, что если я буду падать, то все-таки с первого, а не со второго этажа. Но здесь меня подкарауливала другая неожиданность. Димдимыч по специальности был геологом и, следовательно, влюбленным в разные камни человеком. Этих самых камней он набрал в Антарктиде столько, что ими можно было бы замостить средней длины проселочную дорогу. Они гремели в ящиках стола, под диваном и, главное, на полке, которая висела над моей головой. Я включил свет, с некоторым беспокойством осмотрел полку и пришел к выводу, что падение любого из украшающих ее камней достаточно, чтобы новая повесть об Антарктиде осталась ненаписанной. И пока я раздумывал, как уберечь мировую литературу от этой напасти, в борт 'Оби' ударила такая волна, что меня расплющило о переборку, а вещи в каюте сошли с ума. Из шкафа выпрыгнул вещмешок и запрыгал, как живой, а за ним, отбивая чечетку, последовал чемодан. В то же мгновенье один за другим с полки ринулись камни. Первый из них, двухкилограммовый осколок гранита с вкраплениями ценных минералов, подобранный Димдимычем на вновь открытой станции Ленинградская, просвистел мимо моей головы и врезался в диван в сантиметре от колена, а другой, чуть меньше весом, но столь же ценный сувенир, все-таки набил мне шишку на темени и чуть не оторвал правую руку. Во время артиллерийской кононады спящая мать просыпается от хныканья ребенка. Мгновенно проснулся и Димдимыч. Встревоженный, он вскочил со своей койки, осмотрел камни, убедился в том, что они целы и невредимы, пожелал мне спокойной ночи, улегся и мгновенно уснул.
Я обозлился, сказал себе 'баста' и решил выйти из каюты. Коо-как оделся, открыл дверь и отпрянул: мимо с огромной скоростью пролетел и врезался в каюту старшего электромеханика летчик Н. При своей весьма даже почтенной массе Н. мог бы натворить бед, но переборка выдержала удар: 'Обь' - корабль голландской постройки, а голландцы работают на совесть, это до меня подметил еще Петр Первый. Н. взглянул на непрошеного свидетеля полными неизъяснимой муки глазами, из последних сил выругался и неверными шагами поплелся в свою каюту.
Уже потом, когда мы пришли в Молодежную, врачхирург станции Подолян рассказывал, что на теплоход, на котором он плавал, устроилась одна студентка Литературного института. В Индийском океане теплоход попал в шторм, и студентка, неимоверно страдая от качки, то и дело умоляла капитана: 'Дмитрий Кирьянович, нельзя ли как-нибудь повернуть судно, чтобы оно не качалось?' Помню, я очень смеялся, слушая этот рассказ, не только потому, что ситуация действительно была забавная, но и потому, что у меня самого во время шторма неделю назад возникла такая же дикая идея - разумеется, не высказанная вслух: как-никак, а в глубине души я считал себя многоопытным морским волком. Во всяком случае, я немало гордился тем, что наутро не без аппетита завтракал и, посмеиваясь, давал объяснения по поводу окрасившейся в синий цвет шишки на темени.
Кстати говоря, к утру 'Обь' действительно слегка изменила курс, поджалась ближе к ледяному полю, и качка понемногу погасла.
Так закончилась первая ночь на 'Оби'.
'0бь' - наша родненькая...'
Любят полярники 'Обь'!
С точки зрения логики трудно понять, почему полярник, дай ему возможность выбора, пойдет в дальнее плавание на старенькой 'Оби', а, скажем, не на юном красавце 'Визе'.
Ну судите сами. 'Визе' - комфортабельный, со всеми удобствами быстроходный теплоход, с отличными каютами, оборудованными столь желанным в тропиках 'кондишеном'. Быть пассажиром на 'Визе' - одно удовольствие: спишь на удобной койке, без ограничений пользуешься душем и пресной водой, дышишь свежим воздухом. И несется 'Визе' по морю как ласточка, и шторм для него не шторм, потому что гасят качку волшебные цилиндры-успокоители. Чего, казалось бы, тебе еще надо?
'Обь' - грузовое судно, пассажирских кают здесь кот наплакал - всего четыре. И большинство полярников независимо от должностей и ученых званий живет в твиндеке - в мало, скажем прямо, уютных помещениях без иллюминаторов. В тропиках здесь дышать нечем, обитатели твиндека предпочитают устраивать цыганский табор на верхней палубе. Опреснительной установки на 'Оби' нет, и лишь несколько раз в месяц, в баннные дни, в душ подается пресная вода. К тому же 'Обь' тихоход, ее обычная скорость одиннадцать-двенадцать узлов, а то и меньше.
И тем не менее из всех кораблей, отправляющихся в далекие антарктические рейсы, 'Обь' - самый любимый.
К ней относятся с нежностью. Сто раз я слышал такое:
- 'Обь' - наша родненькая... 'Визе' и 'Зубов' - комфортабельные гостиницы, а 'Обь' - наш дом!
Дело в традициях. Красавцы теплоходы только-только начали ходить по морям, а традиции - как опыт: накапливаются и передаются из поколения в поколение. Насчет поколений в данном случае, наверное, слишком сильно сказано, но все-таки 'Обь' уже пятнадцать раз ходила к берегам ледового материка, а каждый морской год засчитывается за три... Есть в составе экипажа люди, олицетворяющие эти традиции: первый помощник капитана Ткачев, четырнадцать раз ходивший в Антарктиду, моторист Рогов, не пропустивший ни одного антарктического рейса, Александра Михайловна Лысенко, или просто Михайловна, прачка и 'морская мама', без которой полярники не мыслят 'Обь', и другие, всеми уважаемые и достойные люди. И ведет 'Обь' Эдуард Иосифович Купри, знаменитый ледовый капитан, который уже пять раз приводил ее в Антарктиду. Что же это за традиции?
Каждый, кто плавал на 'Оби', знает: дверь каюты капитана почти всегда открыта! Ни на одном корабле я этого не видел, а на 'Оби' - каждый день. Дверь открыта, за столом сидит Купри, углубившись в бумаги, и вы можете либо просто, не заходя, поздороваться с ним, либо зайти и пожать ему руку. Казалось бы, что в этом особенного, а впечатление производит большое. Ведь капитан на корабле - высшая инстанция, человек, наделенный абсолютной властью! И каждого входящего капитан примет, с каждым поговорит. Высоко ценят на 'Оби' этот традиционный демократизм капитана. И не только его: распахнуты двери кают первого и старшего помощников, смело входи, если у тебя есть дело. И с тобой, кто бы ты ни был, матрос второго класса или доктор наук, поговорят весело и доброжелательно.
Дальше. На 'Визе' сюда войти нельзя, здесь запрещено курить, в рулевой рубке не рекомендуется торчать, там не подумайте загорать. Наверное, во всем этом имеется свой резон, порядок есть порядок, и хотя полярника обижаются иногда на экипаж за такие ограничения, но понимают, что 'в чужой монастырь со своим уставом не ходят'.
Другое дело на 'Оби'. Кури где хочешь (только не сори!), ходи где твоей душе угодно, загорай хоть на мачте, торчи в рулевой рубке (стараясь этим не злоупотреблять). На 'Оби' полярник чувствует себя легко и свободно, как на своей станции, которую он только что покинул, и никто на него косо пе посмотрит, не скажет: 'Ну чего вам здесь надо? Мало места в каюте?'
На 'Оби' полярник не чувствует себя пассажиром! К нему относятся так сердечно, что его и просить не надо, в чем-нибудь помочь - только намекни.
И, войдя на борт 'Оби', полярники бросаются в объятия своих друзей моряков.
- Привет, Васька! Все еще плаваешь на своем корыте?
- Братцы, Тришка! Одолжи бороду, у нас веников не хватает!
- Благослови восточного человека, Михайловна! Тебе Сидоров индийского чаю передал и низкий свой поклон!
- Спасибо, родной. Ой, холодно у вас на станции, подумать страшно!
- Ребята, баночки австралийского пива для героя Антарктиды не сохранили?
