найти замену этому сырью. Недобрым словом помянут нас внуки, если в начале третьего тысячелетия китов можно будет увидеть лишь на старых кинолентах и в двух-трех загонах, этаких морских 'Беловежских пущах', в которых потомки гордых и прекрасных исполинов, привыкшие свободно плавать по морям, быстро исчезнут.
Жаль китов! Много миллионов лет трудилась природа, чтобы создать этих удивительных животных, таких добродушных и величественных. Они украшают моря, как слоны землю, они вызывают восхищение, облагораживают человека и дают ему пример: 'Смотрите и учитесь, мы могучие, но безобидные, мы никому не хотим зла и давно уже перековали мечи на орала', Слонов как будто бы спасти удалось, всеобщий взрыв протеста заставил двуногих хищников разрядить свои ружья. Теперь очередь за китами. Наверное, я сделал слишком оптимистичное предсказание - начало третьего тысячелетия. Если китов будут бить так, как это делают сегодня, уже через десятьпятнадцать лет они исчезнут. Быть может, китов спасет то, что их забой из-за уменьшения поголовья и растущих накладных расходов станет экономически невыгодным, но вряд ли такое решение вопроса послужит к чести человечества. К тому же слишком опасно судьбу китов доверить счетным работникам, она относится к компетенции морали, а не бухгалтерии.
Через два часа мы увидели двух касаток и дюжину императорских пингвинов. Императоры плыли на небольшой льдине, стоя по стойке 'смирно' в метре от ее кромки, и не шелохнулись, хотя 'Обь' прошла буквально рядом со льдиной, едва ее не задев. Матросы на баке предположили, что где-то неподалеку, видимо, рыскает касатка, иначе пингвины прыгнули бы в воду. Они так боятся касаток, своих главных и едва ли не единственных врагов, что пошли на риск столкновения с незнакомым чудовищем, но не покинули льдину. И правильно сделали: два похожих на небольшой парус спинных плавника выдавали касаток, как перископ - подводную лодку. А ведь тоже китами считаются, злодеи! Впрочем, даже самый миролюбивый народ порождает убийц, которым место за решеткой. Касатка - хищник страшный, ее зубастая пасть самое, пожалуй, грозное оружие, которым могут похвастаться обитатели океана. Она не боится никого, чувствуя себя в воде такой же всемогущей и неуязвимой, как тигр в джунглях. Касатки глотают пингвинов, как устриц, охотно лакомятся тюленями и нападают на сородичей-китов стаями, как торпедные катера на могучий, но малоповоротливый корабль. Эти сражения самые впечатляющие из всех происходящих в океане. Единственное оружие кита - мощный хвост, его удара не выдержит ни одно живое существо, и гибнущий исполин, терзаемый со всех сторон, дорого продает свою жизнь. Моряки с 'Юрия Долгорукого' рассказывали, что видели однажды на поле боя рядом с растерзанным китом тела трех касаток, при всей своей ловкости не избежавших возмездия. Самое лакомое для касаток блюдо - язык кита; встретив кита, они не могут преодолеть искушения и лезут в драку, из которой кит редко выходит живым.
Касатка - безжалостный враг кита, но она орудие гармоничной природы, возложившей на нее исполнение санитарных функций. Уничтожить кита как вид природа касаткам не позволит, свершить такое злодейство может только человек. Так что свалить резкое уменьшение китового стада на касаток, а это иногда проскальзывает в печати, столь же нелепо, как обвинить ястреба в исчезновении дичи. Куда ястребиному клюву до крупнокалиберной дроби!
Я отвлекся, а между тем на борту 'Оби' началось всенародное ликование. Из Молодежной прибыла радиограмма: несколько часов назад крупная зыбь взломала, а затем унесла в море припай! Это наша первая за время плавания удача, наше первое настоящее везение. Кто знает, сколько дней, а то и недель штурмовала бы 'Обь' этот злосчастный припай! Теперь, если не будет сильной пурги, стоянка у Молодежной отнимет у нас не больше десяти дней - это можно математически рассчитать. Так что шансы на то, что мы придем к концу мая домой, резко возросли.
Новость немедленно сообщили на 'Фудзи', где она была наверняка воспринята с не меньшим энтузиазмом. Ледовая обстановка там не изменилась, и японские полярники были откровенно рады, что 'Обь' вернется к ним быстрее, чем они того ожидали.
А следующим утром мы, столпившись на баке, во все глаза смотрели на представшие перед нами скалистые горы Земли Эндерби. Земля, даже покрытая снегом и ледниками, всегда земля, суша, на которую моряки всегда смотрят с волнением. Давя остатки припая, 'Обь' легко подошла к берегу, на котором размахивали руками и палили из ракетниц полярники Молодежной. У многих из этих людей уже упакованы чемоданы, они отзимовали свой срок и вернутся с нами домой.
Здесь я впервые увидел, как швартуется к барьеру Купри. Покрытый снежной шапкой ледяной барьер был неровен, а 'Обь' должна была пришвартоваться к нему правым бортом. И капитан, орудуя форштевнем корабля, как столяр топором, с ювелирной точностью выровнял барьер, срезав и обрушив в море десятки тонн льда и снега. И если бы моряки и полярники не привыкли сдерживать проявления своих чувств, они, мне кажется, наградили бы капитана аплодисментами, как награждают артиста за его замечательное искусство.
Как обживают землю
В кают-компании станции Восток специалист по космическим лучам, он же по совместительству киномеханик, Тимур Григорашвили начал 'крутить' журнал. И тут же раздались возгласы:
- Тимур, подожди, зовите Семеныча, ребята!
И, сидя в теплой кают-компании, мы вместе с Сидоровым смотрели киноленту, запечатлевшую часть его биографии.
В начале 1962 года Сидоров и его одновосточники на 'Оби' пришли в Мирный, откуда должны были полететь на Восток, но из Центра неожиданно поступило распоряжение о консервации этой станции. Одновременно начальство предложило оставшемуся без дела коллективу Востока отправиться на 'Оби' к Земле Эндерби для основания новой станции, названной впоследствии Молодежная. На борту корабля, которым командовал тогда капитан Свиридов, были кинооператоры-документалисты. Они и засняли фильм о том, как Сидоров и его товарищи высадились на пустынную Землю Эндерби и начали ее обживать.
Василий Семенович разволновался.
- Это 'Аннушка' за нами прилетела... - комментировал он. - 'Обь' не могла пробиться через припай, лед был двухметровый... Мы тонн пятнадцать на 'Аннушках' доставили... А вот Дралкин, начальник экспедиции... Пургу засняли, черти! Видите, как мы завертелись?
Через год с лишним после того вечера в кают-компании, когда Сидоров возвратился из Антарктиды в Москву, мы припомнили этот фильм, и Василий Семенович показал мне свой дневник, который вел тогда, в первые дни освоения Земли Эндерби. Записи в дневнике обрывочные, торопливые, чувствуется, что автор с трудом выкраивал для них время, но мне они показались особенно интересными именно потому, что были сделаны непосредственно на месте событий. С разрешения Василия Семеновича привожу несколько выдержек из этого дневника.
12 февраля. Мы сели на 'Аннушку' и через сорок минут полета приземлились у лагеря геологов. Не теряя времени, пошли на самую высокую в здешних местах 'горушку', чтобы сделать общий обзор. У побережья много выходов коренных пород. Среди гор видим сравнительно ровное плато, на котором огромными чашами раскинулись три пресноводных озера. Расстояние до них от барьера примерно 1200 метров. Ветер и время поработали так, что породы изобилуют расщелинами, трещинами, гигантскими рубцами... Темнеет, а мы все ходим и обсуждаем, где и как расположить здания станции. Мы - это главный архитектор Лаэаренко, радист Сорокин и я. Место нам очень нравится. Однако пора возвращаться в лагерь. Возвращаемся. Оказывается, все были взволнованы нашим долгим отсутствием и собирались выходить с ракетницами. Начальник морского отряда Шамонтьев шутит по моему адресу, что, мол, 'губернатор' здешних мест мог заблудиться, попасть в трещину и прочее. Владимир Николаевич Мальцев кричит из своего спального мешка, что лично он был спокоен, хотя сам сегодня по грудь провалился в трещину, но 'такого волчару, как Сидоров, не утопишь силой'...
В палатке нас поселилось четверо. Забираемся в мешки, гасим газовую горелку, сразу становится холодно и темно. Разные мысли лезут в голову. Пробьется ли 'Обь' к берегу? Тридцать восемь миль двухметрового льда не шутка... Созревает план. Если корабль не пробьется и выгрузить все не удастся, все равно нужно остаться зимовать на этой земле. Может быть, даже в палатках. Нас будет пятеро. Кого выбрать? Павлик Сорокин - этот наверняка, доктор Пономарев, мой заместитель Алексей Кононов, одновосточник Коля Боровский, Коля Лебедев... Все хороши, все нужны!.. С непривычки в мешке тесновато, отвык. Холодно и мокро. Одежду придется сушить теплом своего тела...
13 февраля. Собачий холод. Посапывают в мешках товарищи. Вылезаю, зажигаю горелку. С трудом натягиваю сапоги, так как за ночь они промерзли. Надо учесть на завтра, сапоги положить под себя, пусть за ночь просыхают.
