что Эдуард Иосифович увидел в моих глазах страстную мольбу и пригласил меня с собой. Но сначала мне предстояло выполнить одну миссию. С японской делегацией на борт 'Оби' прибыл корреспондент токийского радио и телевидения Кимура, уже сделавший несколько исторических снимков в каюте капитана Купри и теперь мечтавший запечатлеть на кинопленке 'Обь' - кадры, которые, по его словам, давно жаждут увидеть японские телезрители. Нам дали пять минут, и мы галопом помчались по кораблю.
Кимура запустил несколько очередей в кают-компанию, в музыкальный салон, где за столом, с вдумчивым видом листая брошюрку по технике безопасности, сидел мой Димдимыч (кадр: 'Отдыхающий моряк'), с удовольствием поцокав языком, сфотографировал двух наших буфетчиц, и мы бегом отправились на льдину, где наготове стоял вертолет.
Ледовая разведка продолжалась около часа. Мы полетели по направлению к 'Фудзи'. Красавец ледокол недвижно стоял во льду, скованный по рукам и ногам. На многие мили вокруг него не было видно ни единого разводья, ни единой трещинки. Наверное, именно об этом говорил Купри своему коллеге, потому что тот смотрел вниз и мрачно кивал. Ни одного просвета! Только лед, тяжелый и бетонно-мощный несокрушимый лед.
Потом, когда мы вернулись обратно, капитаны вновь ушли в каюту и за чашкой кофе начали подводить итоги.
Ледовая раяведка подтвердила, что между двумя кораблями лежит непроходимая восьмимильная полоса сплоченных паковых льдов, взломать которые 'Обь' не в состоянии. Но капитаны пришли к выводу, что на сегодняшний день 'Фудзи' находится вне опасности.
- Надо ждать, - сказал Купри. - Погода должна искоре измениться, шторм или зыбь поломает лед, тогда 'Фудзи' либо сам выйдет на чистую воду, либо ему поможет в этом 'Обь'. Мы пойдем в Молодежную на разгрузку и будем держать непрерывную связь. Разгрузившись, придем обратно. И тогда окончательно решим: либо в случае изменения обстановки вновь попробуем пробиться, либо возьмем на борт личный состав экспедиции и больных. На всякий случай готовы поделиться с экипажем 'Фудзи' всеми видами продовольствия и одежды, имеющимися на складах 'Оби'.
На том и порешили.
И хотя наши общие надежды пока не сбылись, японские полярники, расставаясь, выглядели значительно бодрее, чем раньше. Они теперь знали, что по первому их сигналу 'Обь' прекратит разгрузку, развернется и немедленно придет на помощь, знали, что в беде их не покинут. Очень важно было это знать, ведь на многие тысячи километров простирались пустынные льды и моря, и никто в мире, столь богатом и всемогущем, не в состоянии был оказать 'Фудзи' немедленную помощь - только дизель-электроход 'Обь'.
Обменявшись памятными подарками, мы тепло распрощались. Грустно было сознавать свою беспомощность, но человек еще далеко не все может делать на планете, которая досталась ему в жилье. 'Обь' дала прощальный гудок и двинулась назад, к Молодежной. С этой минуты в нашей радиорубке каждые несколько часов слышались позывные 'Фудзи'.
Теперь и нас, и наших японских коллег волновала одна мысль: как быстро 'Оби' удастся пробиться к Молодежной?
Подточенный айсберг, киты и ушедший припай
- Спасатели!.. - с мрачным видом проворчал ктото. - Как бы самим спасаться не пришлось...
В эту ночь на 'Оби' спали плохо. Капитан вообще не сомкнул глаз, ни на минуту не покидал рулевую рубку.
Коварное поле! Льды, которые мы сутки назад легко проскочили, сомкнулись, разводья исчезли. Видимо, подул ветер, и льды, как говорят полярники, стало прижимать. За последние шесть часов мы прошли не больше мили. Винт! Не повредить бы винт! 'Обь' с предельной осторожностью, буквально ощупью, прикасалась ко льдине, испытывая ее на прочность, и если она не поддавалась, то отходила назад и искала другую, более сговорчивую.
До чистой воды оставалось пять-шесть миль, но они, эти мили, совсем не те, что были раньше. Перед нами расстилалось сплошное поле с вросшими в него айсбергами. Один опрометчивый шаг - и мы попадем в положение 'Фудзи'. С той разницей, что нам уже никто не поможет. В эго время года, когда на пороге полярная ночь, кораблям в Антарктиде делать нечего, они предпочитают бороздить другие, более гостеприимные моря.
Особенно тревожно было в рулевой рубке, когда в течение двух часов 'Обь' не могла продвинуться вперед ни на один метр: со всех сторон ее окружили тяжелые льды. Капитан Купри с такой осторожностью раздвигал их стальной махиной корабля, словно они были хрустальными. Два часа 'Обь', как слепой котенок, тыкалась форштевнем то в одну, то в другую сторону, пока по ледяному полю тоненькой ниткой не побежала трещинка. Капитан ледокола своего рода боксер: он тоже должен осмотрительно и мудро выискивать у противника уязвимое место, чтобы обрушиться на него всей своей мощью. И следующий раунд Купри провел уверенно: 'Обь' двинулась на треснувший лед, и поле начало расступаться.
Опасность, однако, еще не миновала: корабль должен был пройти в ста метрах от огромного старого айсберга. Великан, украшенный многочисленными пещерами и гротами, был сильно подточен. Видимо, он повидал на своем веку вемало штормов, его ледяные бока были побиты, словно крепостные стены осажденного замка. И теперь у айсберга был отчетливо виден угол наклона. Очень не любят моряки проходить рядом с такими айсбергами. Он может опрокинуться в любую минуту, и не надо быть специалистом, чтобы нарисовать в своем воображении картину катастрофы: гигантская воронка втянет в себя корабль так быстро, что радисты вряд ли успеют послать в эфир 'Спасите наши души', а если и успеют, то это все равно прозвучит как последнее 'прости'. Но другого пути не было - не возвращаться же обратно! - и притихшая 'Обь' на самом малом поплелась мимо великана, словно боясь его разбудить.
Наконец айсберг остался за кормой, и напряжение спало, самая главная опасность миновала. А вскоре начались разводья, и 'Обь', повеселев, прибавила ход. Еще через час мы вышли на чистую воду, взяли курс на Молодежную, и впервые за сутки Эдуард Иосифович покинул рулевую рубку.
Недели через две мы вновь долгими часами с тревогой следили за перемещениями одного из айсбергов, но все же таких неприятных ощущений, как в описанные выше минуты, экипаж 'Оби' еще не испытывал. Впрочем, это мое субъективное мнение, потому что мне все было в диковинку, а 'Обь' за годы антарктических странствий повидала столько, что этот эпизод вряд ли уж очень сильно врезался в память ее экипажу.
Едва успели мы пройти несколько миль по чистой воде, как пустынный океан ожил: его гладкая поверхность покрылась всплесками. Киты! Я видел их второй раз в жизни. Впервые это произошло пять лет назад, в Индийском океане, когда наш рыболовный траулер оказался в окружении стада огромных китов. Это было незабываемое зрелище, я до сих пор не могу простить себе, что упустил редчайший кадр, когда один кит выпрыгнул из воды и сделал стойку на хвосте. Теперь же я испытывал немалое разочарование: десятки китов, которые суетились вокруг 'Оби', выглядели как пародия на морских исполинов. Это были так называемые 'минке', карликовые киты. Говорят, когда-то их и за китов не считали, никому бы и в голову не пришло тратить на них гарпун, но времена меняются. Для нынешних китобоев и 'минке' - кит. Богатыри, еще в недавние времена безнаказанно бороздившие воды Мирового океана, встречаются все реже, их стада заметно поредели, что со стороны китов, безусловно, эгоистично, потому что срываются планы их забоя. Формально каждая страна по международному соглашению имеет квоту, научно обоснованную норму забоя китов, которая исчислена с таким расчетом, чтобы сохранить хотя бы простое воспроизводство стада. Жаль, что киты не подозревают о таком великодушии, они, наверное, прослезились бы от благодарности за столь трогательную заботу о сохранении их вида. Но все дело в том, что, по общему мнению моряков, с которыми я беседовал на эту тему, мало кто из китопромышленников всерьез относится к своей узаконенной квоте. Китов повсюду бьют, не считая, бьют, не обращая внимания, в кого летит гарпун, в самку ли, кормящую детеныша, или в самца, нагло увиливающего от уготовленной ему участи.
Видимо, не за горами время, когда вооруженные дальнобойными гарпунными пушками флотилии будут со свистом и гиканьем гоняться уже не за стадами, а за одинокими и давно не видавшими сородичей китами, потерявшими всякую надежду умереть от старости. Тогда, возможно, люди спохватятся, начнут создавать 'Общество защиты китов' и обращаться с горячими мольбами к своим правительствам, но, боюсь, будет слишком поздно. Бизонам и зубрам, во всяком случае, такие меры помогли не больше, чем покойнику оркестр. Конечно, китовое мясо и ворвань ценные продукты, а попадающаяся у одного кашалота из тысячи амбра - превосходное сырье для парфюмеров, но человечество в наш век достаточно поумнело, чтобы
