намерениям противостоять. Так? Так! А чего Журавль хочет? Мне так думается, что больше всего ему желательно и дальше незаметным и неизвестным оставаться. Сидит себе в глуши за болотами, податей не платит, князьям не служит, народишку потихоньку себе прибавляет - где посулами, где хитростью, а где и силой. Богатеет, сильнеет, да ждет, пока волхва Гредислава с ним мириться надумает. Зачем ему шуметь, внимание к себе привлекать?
- Кхе! А кто соглядатаев к нам подсылает? - вопросил Корней прокурорским тоном. - Кто дозорных возле Куньего городища побил, кто Михайлу чуть не прикончил, заставу у болота вырезать собирался? Это ты называешь: 'внимания к себе не привлекать'?
- Да! - казалось бы вопреки всякой логике, согласился Осьма. - В двух первых случаях людишки Журавля сами опростоволосились, приказа на нападение они не имели. У куньего городища они в ваш стан полезли, чтобы куньевского волхва выручить или убить. Глупость! Вам бы и в голову не пришло того волхва о Журавле расспрашивать, потому что вы про него и не знали. И Михайла на 'пятнистых' сам случайно наехал, а они опять глупость сотворили - прямой след к болоту оставили. Ушли бы в другую сторону или следы скрыли, что бы ты подумал? Да что угодно, только не про Журавля! А вот нападение на заставу, конечно, его приказ, но куда они шли? Почему думаешь, что в Ратное? А, может, к волхве?
- Кхе! И чего ж он тогда к нам соглядатаев засылает?
- А как же ему не засылать? - Осьма развел руками и улыбнулся, словно извиняясь за поведение Журавля. - Раньше-то он про вас все через волхву Гредиславу знал, а когда разругался с ней, сведений враз и лишился. Помнишь, у него на чертеже ратнинской округи выселки, как новинка помечены были? Это значит, что размолвка у них вышла еще тогда, когда ты, Корней Агеич, выселки еще не поставил, то есть, давно.
- Кхе, давненько... лет семь или восемь...
- Вот именно! - продолжил Осьма. - А когда стараешься незаметным быть, да внимания к себе не привлекать, то о соседях все знать надо, отсюда и соглядатаи.
- Лет восемь... - задумчиво повторил Корней. - Кхе, а чего ж он только сейчас Нинею убивать надумал?
- Ну, насчет убивать, мы точно знать не можем... - начал было Осьма, но его перебил Федор:
- Ха, Кирюха! А может он тебя к этой самой Гредиславе приревновал? А? Ха-ха-ха!
- Кхе!
Корней залихватски расправил усы и изогнул бровь. Все заулыбались, серьезным остался только Осьма.
- А что? Вполне может быть! - убежденно произнес он. - Только не как к бабе, а как к боярыне и волхве, которой неизвестно сколько народу подчиняется! Как к силе, которая, сложившись с твоей, воевода, силой, очень-очень многое сотворить способна. В таком раскладе, если не удается помириться, лучше уж убить.
- М-да! - Боярин Федор мгновенно согнал с лица улыбку и внимательно посмотрел на Осьму, словно прикидывая, правильно ли он оценил этого человека при первом знакомстве. - Ну, если ты такой умный... скажи-ка нам: что, боярыня Гредислава сама этого не понимает? А если понимает, то почему никаких мер для своей защиты не ищет?
- Как это не ищет? - Осьма, словно ожидая поддержки, глянул по очереди на Корнея и Алексея. - А кто Младшую стражу возле себя пригрел? Кто пополнение дал, кто людей на строительство призвал? И ведь оправдалось же - застава на болоте сработала!
- Не сходится! - неожиданно заявил Алексей, по большей части сидевший молча. - То ты говоришь, что убивать волхву нельзя - все Погорынье поднимется, а то, что лучше уж убить, чем дать ей свои силы с ратнинской сотней сложить. Не сходится, Осьмуха!
- Зачем же обязательно убивать? - Осьма пожал плечами и выставил руки ладонями вверх. - Можно же припугнуть или иное средство найти, чтобы принудить, скажем, внучат ее...
- Заткнись! - раздраженно оборвал Осьму Федор. - То как смысленный муж говоришь, а то такое дерьмо из тебя переть начинает...
- Что ж поделаешь? Жизнь есть жизнь. - Отозвался Осьма, но от перечисления средств принуждения воздержался.
- Кхе! Ну и до чего же мы договорились? - Корней обвел взглядом собравшихся. - Не трогать Журавля, что ли?
- Как это не трогать? - Осьма даже слегка подскочил на лавке. - Громить, уничтожать, чтобы и духу его не осталось! И в первую голову самого Журавля, пока он жив, пока мы сами труп его не увидим, не останавливаться и не успокаиваться! Огнем и мечом, ни крови не смерти не страшась...
- Ты что, ополоумел? - Корней и впрямь был удивлен неожиданной горячностью Осьмы, еще совсем недавно проявившего себя сторонником обходных путей и тайных договоренностей. - Сам же только что говорил, что Журавль на Ратное не нападет!
Осьма вдруг весь подобрался, лицо его приобрело жесткое выражение, а голос сделался таким, словно он зачитывал грамоту с княжеским указом.
- Ты! - Купец ткнул пальцем в сторону Корнея. - Воевода Погорынский! Без твоего ведома в воеводстве ничего свершаться не должно! Ты! - Осьма повернул голову в сторону Федора. - Погостный боярин, око и длань княжья. Кто тут недавно распинался о долге и чести, об обязанности отслужить, а меня стремлением к выгоде попрекали? Не вы ли, бояре? И что же? Если Журавль на Ратное не нападет, то есть, убыток вам не грозит, то можно так все и оставить?
- Так-так-та-ак! - Федор скрестил руки на груди, повернулся к Осьме всей верхней частью тела и с интересом посмотрел на того, как на заморскую диковинку. - И ты, значит, желаешь нас поучить долг боярский исполнять? Слыхал, Кирюш?
- Кхе... едрена-матрена...
- Ну-ну, - погостный боярин, вроде бы даже благожелательно покивал головой - поведай нам нерадивым...
- Он прав, бояре! - Алексей подал свою реплику, как будто бы, спокойно, даже слегка равнодушно, но головы Корнея и Федора повернулись в его сторону мгновенно. - У вас под носом уже много лет не только множество народу податей не платит, но еще и гнездо языческое цветет! Более того, христиан притесняют и в языческое поганство обращают насильно. Тебе батюшка давно должно было сии богомерзкие деяния пресечь, а тебе, Федор Алексеич, народишко счесть, да податями обложить! Вы же обязанностей своих не исполнили.
- Кхе, Леха, ты бы говорил, да не заговаривался, а то...
- Погоди, боярин Кирилл! - Федор медленно поднялся с лавки и отшагнул в сторону Корнея так, чтобы видеть Алексея и Осьму одновременно. - Значит вы обвиняете нас в бездействии и потворству языческим мерзостям, опричь того, в нанесении ущерба княжеской казне? Так я вас понял?
- Если бы, бояре! - отозвался Осьма. - А то, ведь, хуже! Гораздо хуже! Ты, вот, боярин, сказал давеча, что ребят из Младшей стражи надобно драть за самовольство - бояр, там, городовых назначают, и... всякое прочее, что им невместно. Занимались бы, чем им положено, а в иные дела нос не совали. А сами что? О княжеских делах в рассуждения входите, советы князьям давать собираетесь, а в собственной службе неисправны. Так чем вы лучше тех ребят?
Боярин Федор лишь слегка качнулся в сторону Осьмы, но в этом движении и в исказившей лицо боярина ярости было столько угрозы... на купца, просто-напросто, глянула смерть. Однако далее ничего не последовало, потому что Алексей тоже коротко шевельнулся, слегка изменил позу, но стало абсолютно ясно: боярин Осьму достать не успеет, несмотря даже на то, что Федора и Алексея разделял стол. Если на Осьму глянула смерть, то на погостного боярина глянул Рудный Воевода и разницы в этом не было почти никакой. Рудный Воевода мог оказаться даже более скорым на руку. В разлившейся по горнице напряженной тишине отчетливо прозвучала негромко произнесенная Корнеем, вроде бы бессмысленная, фраза:
- Ничем, кроме воинских дел, не прославленный...
Никто ничего не понял, но это был хоть какой-то выход из положения, чреватого, по меньшей мере, крепкой дракой, а может, и чем похуже, поэтому все, с преувеличенным вниманием уставились на Корнея.
- Чего, Кирюш? Ты о чем? - поинтересовался боярин Федор таким тоном, словно не он, только что,
