пчеловодству и въ другое время ни его видъ, ни имя не возбудили бы въ челов?к? мысли о пчелахъ; но когда челов?къ, будучи озабоченъ своей пас?кой, находитъ эту вещь, онъ говоритъ: 'як тоє бидло було припъяте, немогло пійти від того міста нігде; так би моі матки немогли вийти (одійти?) від пасіки, від мене Р. Б'…
29
Лишь посл? того, какь случайно{98}) (хотя быть можетъ не безъ вліянія ми?ической связи пчелы и быка, коня…) образовалось сочетаніе мысли о конскомъ прикольн? и сид?ньи матокъ на пас?к?, появленіе мысли о посл?днемъ, какъ желанномъ, вызоветъ въ сознаніе и первое. Но тотъ разъ приколъ былъ на лицо, а теперь его н?тъ; остается поискать нарочно. Съ теченіемъ времени возникаетъ требованіе: когда хочешь заговаривать матокъ, чтобъ сид?ли, найди 'приколень що коня припинають', выйми его изъ земли и говори такъ: 'як теє бидло було припъяте'… Д?йствіе, сопровождающее зд?сь заговоръ, представляетъ прост?йшую форму чаръ{99}). Чары, это — первоначально — д?ятельное умышленное изображеніе перваго члена заран?е готовой ассоціяціи (именно того, съ ч?мъ было сравнено желанное), им?ющее ц?лью вызвать появленіе второго члена, т. е. сравниваемаго и желаннаго. Досгигаемое этимъ бол?е живое представленіе желаемаго{100}), при б?дности содержанія мысли и ея безсиліи отличать субъективное отъ объективнаго, принимается за м?ру, необходимую для появленія желаемаго въ д?йствительности, за мистическое осуществленіе желаемаго'{101}). Чары могутъ не им?ть отношенія къ небеснымъ и міровымъ явленіямъ. Такимъ образомъ Потебня выясняетъ роль обряда при заговор?. Д?йствіе, по его мн?нію, служитъ для бол?е живого представленія изображенія заран?е уже готовой ассоціаціи, выражающейся въ заговор?. За нимъ остается роль второстепенная. Вся сила въ самомъ пожеланіи, томъ самомъ Wunsch, о какомъ говорилъ Крушевскій. В?ра въ силу слова признается изначальной. 'В?ра в силу слова есть частный случай безсилія мысли разграничить толкованіе воспріятія, его пониманіе с одной стороны и самое воспріятіе с другой стороны. Такое безсиліе есть основное, исходное для челов?чества состояніе мысли'{102}). Въ связи съ уб?жденіемъ во второстепенности обряда
30
стоитъ и постоянно подчеркиваемая авторомъ яко бы случайность его происхожденія. 'Способъ заключенія', какой д?лается при заговорахъ и чарахъ, по мн?нію Потебни, — 'ми?ическій; но онъ не предполагаетъ какихъ либо развитыхъ представленій о божеств?, а напротивъ предполагается ими'{103}). 'Пусть будетъ данъ ми?ъ: 'любовь… есть огонь'. Если бы можно было зажечь въ любимой женщин? огонь, то т?мъ самымъ бы въ ней загор?лась и взаимная любовь. Зажечь въ ней самой огня нельзя, но можно подвергнуть д?йствію огня н?что, им?ющее къ ней отношеніе… И вотъ, сопровождая чары заговоромъ, челов?къ разжигаетъ ея сл?ды'{104}). Въ заключеніе надо сказать, что Потебня, въ связи съ другими продуктами народнаго творчества, и заговоры съ чарами старается привлечь къ объясненію способовъ мышленія. Процессъ мысли, напр., одинъ и тотъ же въ поэтическомъ образ?, берущемъ часть вм?сто ц?лаго, и въ чарахъ надъ частью вм?сто ц?лаго{105}). Метафорическій образъ превращается въ причину. Среди прим?ровъ опять являются заговоры и чары{106}).
Плодомъ непосредственнаго вліянія Потебни является работа ?. Зелинскаго 'О заговорахъ'. Изсл?дователь отправляется прямо съ того м?ста, гд? остановился первый. Онъ принимаетъ данное Потебней опред?леніе заговора, но вноситъ въ него существенную поправку, именно: откидываетъ сравненіе съ даннымъ явленіемъ. Остается только сравненіе съ явленіемъ, нарочно произведеннымъ{107}). Эта поправка д?лается на томъ основаніи, что изсл?дователь пришелъ къ уб?жденію, что формула сравненія родилась изъ д?йствія. Первоначально были чары д?йствіемъ; потомъ къ нимъ психологически необходимо присоединилась формула. Вотъ какъ авторъ описываетъ этотъ процессъ. 'Для произведенія желаемаго явленія производится чара, т. е. явленіе, сходное съ желаемымъ и ассоціированное
31
съ нимъ. Положимъ, что у животнаго завелись черви въ какой-нибудь части т?ла, напр., въ ух?. Желательно, чтобы животное выздоров?ло; а это, по народному понятію, возможно тогда, когда черви выпадутъ изъ раны — высыплются'. Это явленіе ассоціируется по сходству съ явленіемъ высыпанія земли изъ горсти сквозь пальцы. Отсюда возникаетъ чара: 'Если заведутся черви у скотины, то нужно взять горсть земли и высыпать ее сквозь пальцы; тогда черви высыплются изъ раны'. Постараемся выразитъ словами ту мысль, которая видна въ этой чар?, выразить то, что думаетъ челов?къ, совершающій эту чару. Очевидно онъ думаетъ, что д?лаетъ это для того, чтобы 'подобно тому, какъ земля высыпается изъ руки, такъ бы и черви высыпались изъ раны'{108}). Мы выразили на словахъ чару и ея ц?ль и получили формулу заговора'{109} ). Такимъ образомъ, начавши согласіемъ съ Потебней, Зелинскій подъ конецъ приходитъ къ выводу, неожиданному для Потебни. Зд?сь уже н?тъ изначальной в?ры въ магическую силу слова. Коротенькая формула, родившаяся на почв? чары, начинаетъ развиваться. Изъ нея произошли вс? виды изв?стныхъ теперь заговоровъ. Самый сложный видъ содержитъ въ себ? пять формулъ: 'обращеніе, введеніе, два члена сравненія и закр?пленіе'{110}). Но 'вс? заговоры восходятъ къ той основной формул?, которая установлена Потебней'{111} ). Насколько это справедливо, мы увидимъ дал?е.
Интересныя соображенія относительно заговоровъ разбросаны А. Веселовскимъ въ различныхъ его работахъ. Языческій заговоръ онъ опред?ляетъ, 'какъ усиліе повторить на земл?, въ пред?лахъ практической д?ятельности челов?ка, тотъ процессъ, который, по понятіямъ язычника, совершался на неб? неземными силами. Въ этомъ смысл? заговоръ есть только сокращеніе, приложеніе ми?а'{112}). Въ христіанскую
32
эпоху могутъ складываться заговоры, очень похожіе на древнія языческія заклятія, 'не потому, что повторяютъ ихъ въ новой форм?, а всл?дствіе самостоятельнаго воспроизведенія ми?ическаго процесса на христіанской почв?'{113}). 'Основная форма заговора была такая же двучленная, стихотворная или см?шанная съ прозаическими партіями… призывалось божество, демоническая сила, на помощь челов?ку; когда то это божество или демонъ совершили чудесное исц?леніе, спасли или оградили; какое-нибудь ихъ д?йствіе напоминалось типически… — а во второмъ член? параллели являлся челов?къ, жаждущій такого же чуда'{114}). Въ связи съ теоріей, которой держался Веселовскій при объясненіи произведеній народного творчества, онъ даетъ объясненіе н?которымъ образамъ, встр?чающимся и въ заговорахъ. Таковы 'чудесное древо' и «латырь- камень». Ученый ихъ возводитъ къ христіанскимъ символамъ. Чудесное древо — крестъ Господень; латырь- олтарь. Въ 'Разысканіяхъ въ области русскаго духовнаго стиха' онъ касается 'молитвы Сисинія' и возводитъ заговоры отъ трясавицъ къ греческому первоисточнику, къ сказанію о демоническомъ существ? Гилло{115}).
Продолжилъ изсл?дованіе Сисиніевыхъ молитвъ М. Соколовъ{116}). Въ первой своей стать? о зм?евикахъ {117}) онъ соглашается съ мн?ніемъ Мансветова, возводящимъ заклинанія противъ демоновъ бол?зней къ халдейскимъ источникамъ и ставящимъ ихъ въ связь съ астральнымъ культомъ{118}). Во второй стать? о т?хъ же амулетахъ {119}), особенно интересной для изучающихъ заговоры, онъ снова повторяетъ то же мн?ніе и приводитъ рядъ ц?нныхъ параллелей между заговорами русскими и греческими заклинаніями,
33
устанавливая между ними связь{120}). Выводъ, къ какому приходитъ изсл?дователь, сл?дующій. 'Славянскіе тексты заклинаній и молитвъ восходятъ къ греческимъ оригиналамъ; такіе народные молитвенники и требники, въ которыхъ встр?чаются интересующія насъ заклинанія, существуютъ какъ у славянъ, такъ и у грековъ, и отъ посл?днихъ черезъ переводы перешли къ первымъ. Въ свою очередь для самыхъ греческихъ текстовъ заклинаній въ молитвенникахъ и требникахъ находятся прототипы или параллели въ египетскихъ магическихъ папирусахъ эпохи синкретизма, когда не
