Подобные заговоры, какъ видно, уже по самому характеру разсказа не могутъ представлять не договоренныхъ параллелизмовъ. Сравненіе зд?сь не съ ч?мъ и производить, такъ какъ въ эпической части н?тъ самаго факта исц?ленія, а дается только рецептъ, который, какъ дал?е увидимъ, одновременно служитъ и рецептомъ для паціента знахаря. Н?тъ въ нихъ и никакого сл?да пожеланія. Какъ
разъ, сл?довательно, н?тъ т?хъ двухъ признаковъ, которые у насъ съ легкой руки Крушевскаго и Потебни считаются самыми характерными для заговора, отличающими его отъ другихъ продуктовъ словеснаго творчества.
Есть и другія схемы заговоровъ, совершенно не причастныхъ къ сравненію и пожеланію. Я остановлюсь только на двухъ.
Существуютъ заговоры, въ эпической части которыхъ такъ или иначе выступаетъ тотъ самый челов?къ, къ кому заговоръ относится. Прим?ромъ можетъ служить приведенный выше заговоръ, разсказывающій о трехъ сестрахъ, зашивающихъ рану больного.
Иногда бол?знь олицетворяется въ живомъ существ?. Въ такихъ случаяхъ заговоръ часто ограничивается лишь разсказомъ, какъ какой-нибудь святой, чаще всего самъ Христосъ, встр?чается со зломъ, запрещаетъ ему касаться челов?ка и ссылаетъ его куда-нибудь въ пустынное м?сто. Или вообще разсказывается о какомъ-нибудь уничтоженіи злого существа. Сюда относятся заговоры отъ трясавицъ, изв?стныя сисиніевы молитвы. Польскій заговоръ отъ zastrzalu:
Poszedl zastrzal ze swoja zastrzalowa,[25]
Ze swojem siedmiorgiem dzieci.
Н?мецкій заговоръ отъ рожи построенъ по тому же образцу{254} ). Въ еврейскомъ заговор? отъ глазной боли такая же встр?ча происходитъ съ чарод?емъ старичкомъ{255}).
Во многихъ эпическихъ заговорахъ происходитъ діалогъ между д?йствующими лицами. Онъ неизб?жно встр?чается въ формул? рецепта и въ мотив? встр?чи со зломъ также не р?докъ. Въ эпическую часть такимъ образомъ вплетается драматическій элементъ. Но существуютъ и бол?е р?зкія формы его проявленія. Иногда весь заговоръ состоитъ изъ діалога, a эпическій элементъ совершенно отсутствуетъ.
'Молодикъ, молодикъ, д? ты бывъ? — У Вадама! — Ти были люди у Вадама? — Были! — Що яны ядять? — Камянь! — Ти болять у ихъ зубы? — Не болять! — Нехай у раба божаго Гришки не болять!'{256}).
Въ этомъ же род? французская la priere du loup. Если вечеромъ не досчитываются какой-нибудь скотины, говорятъ:
— Nous avons une foyotte (brebis) qui s’est egaree au bois![26] — Et vous n’ avez pas fait dire la priere du loup? — Oh! pardonnez-moi! — Oh bi (bien!) c’est bon; vous pouvez etre tranquille{257})!
Вс? эти формулы произносятся однимъ лицомъ. Но вполн? вероятно, что н?когда ихъ исполняли двое. Въ приведенныхъ случаяхъ, напр., за м?сяцъ и за волка (или еще к. н.) отв?чала, можетъ быть, подставная личность, какъ это наблюдается въ малорусскомъ заговор? на плодовое дерево. Тамъ подставное лицо отв?чаетъ за дерево{258}). Подобное предположеніе т?мъ бол?е в?роятно, что существуетъ масса такихъ діалогическихъ заговоровъ, исполняющихся двумя лицами. Таковы заговоры отъ «утина», ячменя; таковъ діалогъ при 'перепеканіи' ребенка и т. п.
Въ Костромской губ., чтобы скотъ не пропадалъ, 'въ Великій четвергъ одинъ изъ домочадцевъ забирается на печь, другой на чердакъ въ трубу, и переговариваются
они между собою. Съ печи кричатъ въ трубу: Дома ли теленки? — Съ чердака отв?чаютъ: Дома, дома. — Дома ли лошадушки? — Дома, дома'. — И такъ перебирается вся скотина' {259}). Въ н?которыхъ м?стахъ заговоръ уже забылся, и просто кричатъ въ трубу: 'Дома ли коровы?' Вм?сто двухъ остается одинъ исполнитель заговора.
Воспаленіе глазного в?ка (сучій сучекъ) л?чатъ искрами, выс?каемыми огнивомъ прямо на больной глазъ. Больной при этомъ спрашиваетъ: 'Что с?чешь?' Ему отв?чаютъ: 'Огонь огнемъ зас?каю рабу Б. Н.' Больной говоритъ: 'С?ки горозне, чтобы въ в?къ не было!' Это повторяется три раза{260}). — Въ Германіи «перевариваютъ» ребенка въ котл?. При этомъ одна женщина спрашиваетъ: 'Was kocht Ihr?[27]' другая отв?чаетъ: 'Dorrfleisch, dass es soll dick werden'{261}).
Больного ячменемъ осыпаютъ ячменными зернами и говорятъ: Jeczmien na oku.[28] Больной отв?чаетъ: Lzesz, proroku{262})!
Въ Эстоніи больного ребенка в?сятъ въ новолуніе. Изъ-за двери спрашиваютъ: Mis sa Kaloud (сколько онъ в?ситъ)? Кто в?ситъ, отв?чаетъ: Koera lihha (сколько собака){263} ).
Подобные діалоги иногда могуть быть довольно продолжительными. И эти заговоры, какъ видно, тоже могутъ обходиться безъ пожеланія и сравненія.
Однако элементъ пожеланія въ заговорахъ развитъ очень сильно, хотя далеко не всегда въ форм? сравненія. Пожеланіе при этомъ очень часто обращается въ просьбу, а заговоръ благодаря этому принимаетъ форму
'Святая водзица, зямная и нябесная, усяму св?ту помошница. Прошу цябе, очищай раба божаго Иваньку'{264}).
'Святая мать кіявская, почаявская, и троярушная, и святый Авиню, и ангаль храниталь, покажи мн? путь, открый мн? дорогу'{265}).