Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

Еще прим?ръ. Въ заговорахъ на сонъ грядущій по всей Европ? распространенъ сл?дующій мотивъ, который можно назвать — 'Святые на страж?'.

Никола въ зголовкахъ,
Богородица въ ногахъ,
Справа Іоаннъ Богословъ,
Сл?ва другъ Христовъ^{408}).

Лица, стоящія такъ на страж?, въ различныхъ варіантахъ м?няются.

Польскій:

Matka Boska ze mna,[101]

Pan Jezus przede mna,
Stroz Aniol przy mnie,
Krzyz sw. na mnie^{409})

Французскій: Quand je me couche, je me couche au nom du bon Jesus. [102] Quatre-z-anges sont dans n’te lit, deux a nout tete, deux a noute pies, la Sainte Croix pr’e lmitan'…^{410}).

112

Англійскій:

Matthew, Mark, Luke and John,[103]

’Bless the bed that I lay on;
Four angels guard my bed,
Two at head and two at feet,
And two to watch me while I sleep^{411}).

У н?мцевъ число ангеловъ доходить до 14.

Abends wenn ich schlafen gehn,[104]

Vierzehn Engel bei mir stehn.
Zwei zu meiner Rechten,
Zwei zu meiner Linken,
Zwei zu meinen Haeupten,
Zwei zu meinen Fussen,
Zwei die mich decken,
Zwei die mich wecken,
Zwei die mich weisen
Ins himmlische Paradeischen^{412}).

На основаніи такихъ-то вотъ общихъ мотивовъ и должно строить научную классификацію. Пока только одна она можетъ дать надежный подборъ матеріала для изученія заговора. Но она требуетъ и бол?е осторожнаго къ себ? отношенія, ч?мъ другія классификаціи.

III Магическая сила слова

Познакомившись съ т?мъ, что такое заговоръ, разсмотр?вши его типичныя формы, попытаемся теперь просл?дить, какими же путями развивался этотъ оригинальный видъ народнаго творчества, откуда взялась та могучая сила, какую народъ приписываетъ слову.[105] Какой путь изсл?дованія для этого выбрать? Откуда и куда двигаться? Кажется, бол?е удобнымъ будетъ путь обратный тому, какой заговоръ, в?роятно, прошелъ въ своемъ развитіи: начать съ т?хъ формъ, въ какихъ сила слова выступаетъ во всей своей полнот?, съ т?хъ случаевъ, когда для достиженія желаннаго результата ничего бол?e не надобно, кром? произнесенія магической формулы. Слово зд?сь своею силой ни съ ч?мъ не д?лится: ни съ д?йствіемъ, что приходится наблюдать въ другихъ случаяхъ, ни съ п?ніемъ, ни съ музыкой и вообще съ ритмомъ, что также бываетъ. Начавши съ этого вида и постепенно переходя отъ него къ формамъ, въ какихъ уже можно усмотр?ть наличность и другихъ элементовъ, берущихъ на себя часть магической силы, посмотримъ, не дойдемъ ли мы до такихъ ступеней, гд? слово, продолжая участвовать въ чарахъ, уже не играетъ той роли, какую на высшей ступени, а исполняетъ ту же самую функцію, что и въ нашей обыденной жизни. Ярче всего, конечно, в?ра въ силу слова выражается въ абракадабрахъ. Д?йствительно, что можетъ быть удивительн?е: произнесъ одно таинственное слово и — застрахованъ отъ всякихъ б?дъ и напастей. Но, къ сожал?нію, для р?шенія нашей задачи абракадабры ничего не даютъ. Эти блуждающія у различныхъ народовъ таинственныя слова принадлежатъ глубокой древности. Смыслъ ихъ давно утерянъ. Почему они обладали магической силой въ глазахъ ихъ творцовъ, врядъ ли удастся когда- либо открыть и придется ограничиваться только гипотезами. Лучше, оставивши непонятныя абракадабры, искать отв?та на свой вопросъ въ формулахъ ясныхъ, еще не утратившихъ своего первоначальнаго смысла. Вотъ передъ нами одинъ изъ поэтическихъ образчиковъ заговорной литературы.

'На великъ день я родился, тыномъ жел?знымъ оградился и пошелъ я къ своей родимой матушк?. Загн?вилась моя родимая матушка, ломала мои кости, щипала мое т?ло, топтала меня въ ногахъ, пила мою кровь. Солнце ясное, зв?зды св?тлыя, небо чистое, море тихое, поля желтыя — вс? вы стоите тихо и смирно; такъ была бы тиха и смирна моя родная матушка по вся дни, по вся часы, въ нощи и полунощи… Какъ студенецъ льетъ по вся дни воду, такъ бы текло сердце родимой матушки ко мн? своему родному сыну…'^{413}).

Параллелизмъ, проникающій отъ начала до конца весь заговоръ, даетъ ключъ къ психологическому пониманію зарожденія подобнаго заговора. Св?же сохранившійся лиризмъ сближаетъ его скор?е съ п?сней, ч?мъ съ большинствомъ сухихъ заговорныхъ формулъ. Въ воображеніи такъ и рисуется образъ тихаго парня, забитаго суровой матерью. Онъ не протестуетъ, не ропщетъ, а удаляется къ студеному ключу, въ поля желтыя. Надъ нимъ небо чисте, солнце ясное. Окружающая тишина и спокойствіе вызываютъ съ новой силой воспоминаніе о только что пережитой бурной сцен? съ матерью, еще бол?е обостряютъ пережитую горечь. Въ набол?вшей душ? является естественная жажда синтеза, примиренія двухъ противоположностей. И вотъ вырывается чистая импровизація, искреннее горячее пожеланіе, чтобы матушка была такъ тиха, смирна, какъ это небо чистое, солнце ясное. Предъ нами не то заговоръ, не то п?сня, не то молитва. Если бы посл? этого въ жизни парня ничего не перем?нилось, то импровизація, можетъ быть, забылась бы такъ же естественно, какъ и возникла, или же отлилась бы въ лирическую п?сню. Но если случилось, что матушка вдругъ притихла на н?которое время? У челов?ка, живущаго въ атмосфер? заговоровъ, знающаго не одного колдуна, много слышавшаго о разныхъ запов?дныхъ словахъ, естественно явится тенденція приписать происшедшую перем?ну вліянію своихъ словъ. И это т?мъ бол?е возможно, что небо чистое, солнце ясное,