какой-то ми?ической божественной рыб?, какъ утверждали ми?ологи. Кажется, что н?тъ. Зд?сь мы просто им?емъ д?ло съ симпатическими эпитетами, о которыхъ говорилось въ морфологіи. Они даны щук? только зат?мъ, чтобы ярче отт?нить ея способность грызть, подчеркнуть именно то ея свойство, которое въ данномъ случа? въ ней ц?нится. Это очень распространенный пріемъ заговорнаго творчества. Охотникъ, напр., заклинаетъ зайцевъ итти въ его 'петельки шелковыя'. 'Присушивающій' становится на простой в?никъ, а говоритъ, что — на 'шелковый в?никъ' 'б?лымъ бумажнымъ т?ломъ'{628} ). Пастухъ, замыкая замокъ, приговариваетъ, что замыкаетъ замки «булатные», 'золотые' и т. д. Читаютъ заговоръ надъ простымъ камушкомъ, а называютъ его 'чистый хрустальный'{629}).
Вс? такіе эпитеты только подчеркиваютъ добротность того предмета, къ какому прилагаются. Когда создавались въ заговорахъ подобные образы, они не предполагали за собой никакихъ ми?овъ. Ми?ъ тутъ только впервые творился, творился съ прямою практическою ц?лью. Что въ данномъ случа? эпитеты взяты не изъ готоваго ран?е ми?а, а прямо на м?ст?, такъ сказать, созданы, видно изъ того, что они принадлежатъ не одной только щук?. Знахарка
говоритъ и про свои зубы и щеки, что они 'жел?зные'. 'Я тебя, грыжа, грызу зелезныма зубами'…{630}). Въ другомъ заговор? Богородицу и бабушку Соломониду просятъ помочь 'младенця обабить и на добро здоровьё наладить, заись и загрысь медныма щоками и жалезныма зубами и булатныма устами'{631}). У бабушки Соломонидушки у самой оказываются 'м?дныя щеки, жел?зные зубы'.
Отъ д?тской грыжи повитуха заговариваетъ: 'Бабушка Соломонидушка у Пресвятой Богородицы грыжу заговаривала (или заедала) м?дными щеками, жел?зными зубами, такъ и я заговариваю у раба б. N.'{632}). Конечно, во вс?хъ этихъ случаяхъ эпитеты только подчеркиваютъ эффектъ загрызанія. Соломонія, какъ и сама знахарка, встр?чается въ заговорахъ и безъ жел?зныхъ зубовъ, а какъ обыкновенный челов?къ.
'Бабушка Соломонія мыла, парила р. б. N. въ парной бан?, за?дала, загрызала и заговаривала грыжныя грыжи у раба б. N.' Дал?е грыжа ссылается въ чистое поле грызть 'с?рый камень'{633}). Конечно, и щука была первоначально просто щука, такъ же, какъ и зубъ, о которомъ упоминаетъ знахарь, просто щучій зубъ, а не жел?зный щучій зубъ. Въ параллель къ жел?зной щук? появляется и жел?зный мужъ, по?дающій и пожирающій грыжу {634}). Кром? того, что эпитеты 'м?дный', 'жел?зный' даются не только щук?, а и челов?ку, у щуки-то они не устойчивы. Въ однихъ случаяхъ, какъ и у бабушки Соломонидушки, эпитетъ подчеркиваетъ кр?пость однихъ только зубовъ: 'щука, ежевая кожа, булатные зубы'{635} ). Въ другихъ случаяхъ онъ превращается 'въ сквозной симпатическій' эпитетъ. Такъ въ одномъ изъ заговоровъ отъ грыжи попадается 'щука золотая и перье золотое и кости золотыя, и зубы золотыя', и щуку просятъ выгрызть грыжу 'золотыми зубами'{636}). А
какъ появляются симпатическіе сквозные эпитеты, мы уже вид?ли. Они ничто иное, какъ отраженіе симпатическихъ чаръ въ слов?. Вс? они создаются для того, чтобы отт?нить ярче желанное качество. Въ данномъ случа? желательна особенная кр?пость зубовъ для загрызанія грыжи. Потому-то они и 'жел?зные' или «золотые». Точно такъ же и замки, которые запираетъ пастухъ, бываютъ «булатные» и «золотые». Такъ на почв? симпатическаго обряда создается ми?ическій образъ. А разъ онъ появился, и формула, содержащая его, оторвалась отъ обряда, то дальн?йшее его развитіе можетъ пойти въ самыхъ разнообразныхъ направленіяхъ. Щука, напр., изъ существа, врачующаго грыжу, сама сд?лалась олицетвореніемъ грыжи. Отсюда — появленіе въ заговорахъ такихъ выраженій: 'ой еси грыжа, вошла еси ты въ р. б. N. въ вотчину щукою…'{637}).
Такова судьба образа щуки въ заговорахъ отъ грыжи. Но образы современной заговорной литературы не отличаются особенной прочностью прикр?пленія къ своему родному м?сту. Создавшись на почв? опред?леннаго обряда, они отрываются потомъ отъ него и начинаютъ блуждать по самымъ разнообразнымъ, областямъ. То же случилось и съ чудесной щукой. Разъ создался ми?ъ о животномъ, отгрызающемъ бол?знь, то почему бы ему отгрызать только грыжу. Почему не отгрызать, напр., 'конскій ноготь'? И чудесная щука д?йствительно является въ этой роли{638}). Есть еще у щуки и совершенно особая роль: она уноситъ ключи, которые, по закр?пк?, бросаются въ море{639}). Но зд?сь уже образъ заговорной щуки сливается съ представленіемъ о другой рыб?, какая, по древней легенд?, проглатываетъ ключъ или кольцо. Изсл?дованіе ихъ отношеній не входитъ въ рамки настоящей работы.
Пока мы занимались мотивомъ чудесной щуки, изолировавши его отъ другихъ побочныхъ образовъ. На самомъ д?л? этого въ заговорахъ н?тъ. Образы заговорной литературы вступаютъ, какъ я уже сказалъ, въ самыя разнообразныя соединенія. То же случилось и со щукой. Почти вс?
д?йствія эпическихъ заговоровъ сосредоточиваются въ чистомъ пол?, въ океанъ-мор?, у латыря-камня. Туда же должна, конечно, попасть и щука. Уже въ первомъ приведенномъ мною заговор? шаблонное начало 'Встану благословясь, пойду… въ чисто поле. Въ чистомъ пол? течетъ р?чка медвяная, берега золотые…' Представленіе о р?чк? медвяной съ золотыми берегами создалось, какъ кажется, подъ вліяніемъ все т?хъ же симпатическихъ эпитетовъ. Сквозные эпитеты проникаютъ не только весь тотъ образъ, при какомъ они впервые зародились, но и всю обстановку, въ какой пом?щается такой образъ. Такъ въ заговорахъ на остуду ледянымъ является не только д?йствующее въ заговор? лицо, но и вся обстановка. Наклонность эпитетовъ щуки «медная» и «золотая» обратиться въ сквозные была мною отм?чена выше. Зд?сь мы, какъ будто, наблюдаемъ то же самое стремленіе. Въ одномъ случа? эпитетъ ограничивался только образомъ щуки (золотой), а въ другомъ затронулъ и обстановку, въ какой д?йствуетъ щука. Такъ получилась, в?роятно, р?ка 'м?дна' (м?дяна) и берега «золотые». Поздн?е уже, подъ вліяніемъ другого представленія о р?кахъ медовыхъ съ кисельными берегами, 'м?дяна' зам?нилась словомъ «медвяна». Аналогиченъ этому образу другой — 'океанъ-море жел?зное'{640}). — По другой редакціи въ пол? оказывается уже не р?ка, a 'окіянъ-море, и есть на окіян?-мор? б?лый камень, и есть подъ б?лымъ камнемъ щука…' Дал?е сл?дуетъ описаніе щуки и просьба выгрызть грыжу у р. б. Это первая часть заговора. Вторая часть органически не связана съ первой. Это новый мотивъ, развившійся изъ другого пріема л?ченія грыжи. Наконецъ, посмотримъ наслоенія въ самомъ длинномъ изъ сохранившихся заговоровъ отъ грыжи. Въ окіан?- мор?, на латыр?-камн?, уже является чудесный теремъ; въ терем? красна-д?вица; къ д?виц? просьба: 'дай ты мн? р. б. грыжныхъ словъ', и сл?дуетъ жалоба на грыжу. 'И возговоритъ красна д?вица: ой еси грыжа, вошла еси ты въ р. б. N. въ вотчину щукою, и ты выйди изъ него окунемъ, и пойди къ б?лому каменю…'{641}). Сл?дуетъ формула ссыланія бол?зни.
Такимъ образомъ, основная часть, собственно заговоръ, оказывается вложенной въ уста чудесной д?вицы. По поводу неоднократно встр?чающагося при разбираемомъ мотив? ссыланія грыжи къ 'б?лому' или 'с?рому' камню, зам?чу, что въ этомъ отразилось вліяніе другого мотива, только что упомянутаго выше. Второй мотивъ развился изъ симпатическаго обряда, изображавшаго переведеніе грыжи на камень при помощи мочи. Упоминаніе объ этомъ камн? въ мотив? щуки, конечно, облегчило до н?которой степени пріуроченіе посл?дней къ латырю-камню.
Итакъ, въ какомъ же отношеніи разобранный мотивъ стоитъ къ изложенной выше теоріи? Мы уже вид?ли, что вплоть до появленія эпической части соотв?тствіе устанавливается на вс?хъ ступеняхъ. Началось съ чистаго д?йствія, потомъ д?йствіе постепенно забывается, смыслъ его теряется, словомъ, оно отмираетъ, въ результат? чего необходимымъ образомъ появляются словесныя формулы. Вид?ли, наконецъ, какъ могъ попасть въ эти формулы образъ щуки; вид?ли, какъ обращался этотъ образъ въ фантастическій ми?ъ. Съ появленіемъ ми?а является и эпическая часть. Въ развитіи эпической части въ III гл. также установлено н?сколько ступеней: 1) ссылка на предыдущій аналогичный случай (д?йствительный или ми?ическій), 2) приписываніе этому прецеденту божественнаго характера (д?йствующія лица боги и святые), 3) заговорная формула вкладывается въ уста необыкновеннаго существа (боги, святые, чудесные люди). Согласуется ли мотивъ щуки въ своемъ развитіи съ этими этапами? Предварительно надо зам?тить, что мотивъ щуки является только частнымъ проявленіемъ другого мотива бол?е широкаго, какъ это видно изъ
