Очевидно, изъ аналогичнаго пріема л?ченія развился и сл?дующій заговоръ съ сквознымъ симпатическимъ эпитетомъ. 'Азъ рабъ Божій (имркъ) пойду во святое море океанъ, во святомъ мор? океан? есть улица костяная, въ той улиц? стоитъ дворъ костяной и пойду рабъ Божій (имркъ) въ тотъ дворъ костяной, въ томъ двор? стоитъ изба костяная, пятка не притирается, такъ бы у раба (рабы) Божія стоять уду по всякъ день, и по всякъ часъ, и по всяку нощь и со схода м?сяца впереходъ; пойду рабъ Божій въ избу костяную, и что въ той изб? костяной сидитъ старой мужъ костяной…' Сл?дуетъ соотв?тствующая просьба{739}).
Любопытно сопоставить образъ булатнаго дуба изъ приведеннаго выше заговора съ пріемомъ л?ченія impotentia османскими колдунами. Они, читая заговоръ отъ impotentia, вбиваютъ въ землю жел?зный шестъ{740}). Смыслъ обряда ясенъ. Къ сожал?нію, самый заговоръ мн? не изв?стенъ.
'Выйду я на улицу, на божій св?тъ, посмотрю въ чисто поле. Въ чистомъ пол? есть 77 м?дныхъ св?тлыхъ каленыхъ печей, на т?хъ 77 на м?дныхъ, на св?тлыхъ, на каленыхъ печахъ есть по 77 еги-бабъ; у т?хъ у 77 еги-бабъ есть по 77 дочерей, у т?хъ у 77 дочерей есть по 77 клукъ и по 77 метелъ…' Дал?е просьба къ дочерямъ присушить р. б. N. За просьбой — 'Коль горятъ пылко и жарко м?дны, калены пеци, такъ же бы раба б. им. пеклась и калилась' и т. д.{741}).
По другимъ редакціямъ:
… 'Въ чистомъ пол? стоитъ дубъ сорочинскій, и подъ т?мъ дубомъ сорочинскимъ есть тридевять отроковицъ,
изъ-подъ того дуба сорочинскаго выходитъ Яга-баба и пожигаетъ тридевять сажень дубовыхъ дровъ. И коль жарко и коль ярко разгорались тридевять сажень дубовыхъ дровъ и столь жарко… разгоралась отроковица р. б. (и. р.)'…{742}).
… 'Въ темномъ л?с?, въ топкомъ болот? стоитъ изба, въ той изб? живетъ ста?ръ-матёръ челов?къ, у того стара-матёра челов?ка есть три д?вицы, три огненныя огневицы, у нихъ три печки: печка м?дна, печка жел?зна, печка оловянна, они жгли дрова… жарко, ярко, пылко…'{743} ).
Въ одномъ изъ заговоровъ Майкова уже просто — въ пол? 'сидитъ баба сводница, у тоё у бабы у сводницы стоитъ печь кирпична, въ той печ? кирпичной стоитъ кунжа?нъ ли?тръ; въ томъ кунжан? литр? всякая веща? кипитъ, перекипаетъ, горитъ, перегораетъ, сохнетъ и посыхаетъ: и такъ бы…'{744}).
По сл?дующей редакціи д?ло обстоитъ еще проще:
… 'Подъ восточной стороной стоитъ, есть три печи: печка м?дна, печка жел?зна, печка кирпична. Какъ он? разожглись и распалились отъ неба и до земли, разжигаются небо и земля и вся подселенная. Такъ бы разжигало у р. б. N.'…{745}).
Дальн?йшее упрощеніе:
… 'Есть въ чистомъ пол? печь м?дная, накладена дровъ дубовыхъ, какъ отъ т?хъ дровъ дубовыхъ столь жарко разгоряится, и такъ бы разгорялась раба б.' и т. д.{746}).
Еще ближе къ реальной обстановк?:
'Въ печи огонь горитъ, палитъ и пышетъ и тлитъ дрова; такъ бы тл?ло, гор?ло сердце у р. б…'{747}).
Такимъ образомъ выясняется, что вс? встр?чающіеся въ этомъ мотив? образы вертятся вокругъ сравненія съ горящимъ (въ печи) огнемъ. Это сравненіе, очевидно, ядро мотива. Во вс?хъ приведенныхъ случаяхъ сравненіе производилось
съ явленіемъ даннымъ, описаннымъ въ эпической части. Однако есть и такія редакціи, какія свид?тельствуютъ, что сравненіе (формула) родилось не подъ вліяніемъ даннаго явленія, а подъ вліяніемъ нарочно произведеннаго. Такъ, у Виноградова читаемъ:
… 'Пойду я р. Б. въ л?съ къ б?лой берез?, сдеру б?лое бересто, брошу въ пещь огненную. Какъ то бересто на огн? горитъ и тл?етъ, такъ бы…'{748}).
Этотъ текстъ уже явно указываетъ на забытое д?йствіе. Но оно не совс?мъ еще отмерло, и часто, желая «присушить» кого-нибудь, приб?гаютъ къ помощи огня. Потебня, описывая прост?йшую форму чаръ, говоритъ: 'Пусть будетъ данъ ми?ъ: 'любовь есть огонь'. Если бы можно было зажечь въ любимой женщин? огонь, то т?мъ самымъ бы въ ней загор?лась и взаимная любовь. Зажечь въ ней самой огня нельзя, но можно подвергнуть д?йствію огня н?что им?ющее къ ней отношеніе (куклу изъ воску или другого матеріала, волосы, сорочку и проч.), ея сл?дъ (взятый изъ-подъ ногъ 'горячій сл?дъ'). И вотъ, сопровождая чары заговоромъ, челов?къ разжигаетъ сл?ды, ожидая появленія въ женщин? (respr. мужчин?) любви'{749}). Изъ этихъ-то вотъ чаръ и возникъ мотивъ присушекъ. Только я думаю, что чары первоначально не сопровождались заговоромъ, а онъ наросъ поздн?е. Потебня постоянно связываетъ прост?йшія чары съ прост?йшими заговорами. Это ошибочное мн?ніе прямо вытекаетъ изъ того понятія чаръ, какое Потебня далъ имъ въ своемъ опред?леніи. Онъ ихъ опред?лилъ въ зависимости отъ понятія заговора и представилъ простымъ дополненіемъ къ заговору, бол?е яркимъ способомъ его выраженія. Но, если справедливо приведенное сейчасъ объясненіе происхожденія чаръ, данное Потебнею же, то оно показываетъ отношеніе какъ разъ обратное. Только что разобранный мотивъ, мн? кажется, также подтверждаетъ, что формула приросла поздн?е. Она появилась уже тогда, когда смыслъ первоначальнаго д?йствія и самое д?йствіе исказились.
Едва ли подлежитъ сомн?нію, что первоначально д?йствію огня подвергался какой-нибудь предметъ, им?ющій отношеніе къ челов?ку, на котораго направлены чары: либо его изображеніе (кукла), либо волосы, сл?ды и т. п. И, в?роятн?е всего, первоначально сравненіе производилось не съ огнемъ, а съ этими именно предметами. Огонь же только неизб?жено, конечно, при этомъ упоминался. Таковъ, наприм?ръ, приводившійся выше латинскій заговоръ — Limus ut hic durescit… Въ немъ сравненіе производится съ самыми изображеніями любимаго челов?ка. Огонь — только средство возд?йствія на эти предметы. Вниманіе сосредоточено вовсе не на немъ. Латинскому заговору аналогиченъ малорусскій:
'Шчобъ тебе за мною пекло, якъ пече во?гонь той во?скъ! Щобъ твоє серце за мною такъ топылось, якъ топыця той во?скъ…'{750}).
Воскъ въ данномъ случа? не является изображеніемъ челов?ка, а приведенъ въ связь съ челов?комъ т?мъ, что въ него зал?плено что-нибудь, принадлежащее этому челов?ку.
Какъ видимъ, ни въ томъ, ни въ другомъ заговор? сравненія съ огнемъ н?тъ. Но, конечно, оно очень легко могло появиться на этой почв?. Любопытный въ этомъ отношеніи заговоръ сохранился въ былин?:
