гораздо больше, чем этот герой-любовник со всем своим шармом. Это уязвило, захотелось доказать, что и без родственных связей он еще ого-го! Доказывал-доказывал, соблазнял-соблазнял, играл-играл и… сам не заметил, как
– Эта категория стала для нас уже постоянной. – Мещерский отодвинул штору: робкое солнце заглядывало в комнату. – Тут с каждым часом все меняется – ты прав, а вот понятие
– Ну да, сосунки-несмышленыши. Я, наверное, точно не дорос. Ну а если продолжать про Зверева… он ненавязчиво внушал мне, что финт с бритвой – Алисиных рук дело и бритва эта предназначалась именно Марине Ивановне. Однако бритва – это одно дело, а убийства – совсем другое. И вот по поводу убийств он никаких выводов не сделал. Напротив, постарался убедить меня, что Алиса – существо бескорыстное и деньги ее не интересуют. Ну, положим, он лгал мне. И все как раз наоборот. Тогда получается, что смерть мужа Зверевой как наследника выгодна и этой девице, а вот смерть аккомпаниаторши…
– Тоже выгодна, – поддакнул Мещерский. – По логике это так, потому что именно Майя Тихоновна отговорила Звереву написать завещание, по которому Алисе тоже причиталась порядочная сумма. Тихоновна была ее врагом – если все, конечно, тут упирается в деньги.
– Однако в таком случае Алиса должна играть против своего брата. Потому что именно он – ее соперник номер один. Ладно, достаточно. Я же сказал: с логикой твоей далеко не уедешь. Так мы только голову себе сломаем. Пошли они все к дьяволу. Пока меня интересует только Зверев. С чего, например, он мне столько всего наговорил? Только потому, что пьян был? Или… Я в этом человеке до конца так и не разобрался.
– Можно подумать, что тут есть кто-то, в ком мы с тобой
По садовой дорожке вразвалочку шествовал Сидоров, помахивая туго набитым пластиковым пакетом. Завидев в окне Мещерского, он сделал рукой приглашающий жест: спускайтесь, мол.
В это печальное утро опер олицетворял собой само безмятежное спокойствие. Беседовать направились к озеру. По дороге он вручил Кравченко пакет с вещами:
– В чистку не носил, уж извини.
– Что вы, что вы. – Кравченко швырнул пакет на плетеный диван, мимо которого они проходили. – Как Наталья Алексеевна?
– Так себе. Вчера целый день ее наизнанку выворачивало – только таз успевал подставлять. Сотрясение мозга – врачи сказали, от рвоты пока никуда не денешься, потом пройдет. Шизики все ее там в расстроенных чувствах, у двух депрессия началась. Я там вчера с ними целый день гужевался – и смех и грех. – Сидоров вздохнул. – Ну а вас что, с новым жмуриком поздравить? Как же это, а? А, Вадик? Нехорошо это, ой как хреново. Ты-то зачем здесь? Мы разве о такой работе с тобой договаривались? – И он покосился на Мещерского: слушай, дескать, тайны мадридского двора тут уже плести смысла нет.
Кравченко сплюнул, но смолчал.
– А в общем, я всегда ожидал чего-то в этом роде, – продолжил Сидоров, – подсознательно, как Наташа скажет. Если это не Пустовалова рук дело, а сейчас уже это факт бесспорный, то… где один жмурик, там и другой, где другой – там и третий. Это как за грибами в лес ходить. Ну? И что вы имеете сказать мне, господа хорошие?
Кравченко переглянулся с приятелем и начал говорить. Говорил долго. Сидоров слушал молча, не перебивая. Только когда речь зашла о ночном куртуазном приключении вдовы, поднял брови и улыбнулся. В конце «спича» Кравченко неожиданно попросил у опера ручку и клочок бумаги – у того было все с собой – и черкнул несколько строчек.
– Пусть кто-нибудь из твоих
– А что за письмо? – Сидоров изучал московский адрес и трогательную приписку Мещерского: «Милая бабушка, пользуюсь случаем сообщить, что
– Письмо, в котором Зверева описывает приснившийся ей кошмар. – Мещерский пожал плечами. – А зачем оно Вадьке понадобилось, он и сам не объяснит.
– Сейчас не объясню, правильно, но… – Кравченко напустил на себя многозначительный и загадочный вид. – Но чем больше я думаю об этом деле, тем настойчивее мне воображается, что именно с него все тут и началось.
– С письма?
– С кошмара и того, что его спровоцировало.
– Ты бы поменьше думал, Вадик, и пошустрее поворачивался, – посоветовал Сидоров, пряча записку. – Пока ты тут
– Это мы уже обсуждали, – отмахнулся Кравченко. – Надоели эти головоломки уже. Ты мне лучше вот что скажи, Шура: ты на работе был?
– Был. Я везде поспеваю, Вадик, в отличие от тебя. Мне вчера вечером ребята из отдела позвонили, ну и ввели в курс.