на следующее утро сразу после завтрака (за столом на этот раз сидели все, даже Зверева, и старательно делали вид, что ночью ничего странного не произошло) Кравченко по телефону связывался с отделом внутренних дел.
– Мне надо самому взглянуть на результаты осмотра тела, – продолжил он. – С чужих слов какие-либо выводы делать крайне сложно.
– Я тебе все расскажу, – пообещал Кравченко. – Но сам понимаешь, с Сидоровым тебе общаться пока не резон, а то еще спугнешь его.
– Он же прекрасно понимает, что у тебя нет от меня секретов.
– Ну, понимать – это одно, а убедиться наверняка – совсем другое. Огорчиться можно, в недоверие впасть. А это грех. Да ладно тебе ныть, к обеду все и так узнаешь, дольше я в морге нипочем не выдержу. К тому же не забывай: наш сельский
Ключи от «Хонды» Кравченко снова получил у Агахана Файруза. Как обычно, тот был сама вежливость:
– Можете, Вадим, оставить ключи у себя. А ключи от других машин и от гаража – если вам они потребуются – я немедленно предоставлю по первой вашей просьбе. А от лица Марины Ивановны и от себя говорю: «Ин хане мал-е ход-е тунэ», – и тут же перевел с виноватой улыбкой: – Этот дом – ваш, – и протянул Кравченко толстый конверт.
– Благодарю, Агахан, – Кравченко спрятал деньги в карман не считая: на первоначальные расходы хватит, а там выудим еще. Можно ни в чем себе не отказывать.
В саду, направляясь к машине, он наткнулся на Шипова-младшего. Парень вроде бы загорал в плетеном кресле, потягивая из бутылки коку. Кравченко, однако, отметил, что Шипов поставил свое кресло так, чтобы сидеть лицом к окнам зверевской спальни (хотя для солнечной ванны удобнее было бы развернуть его спиной к дому). На коленях Шипова покоился крошечный приемник.
– Погоду не передавали? – осведомился на ходу Кравченко. – Что-то, я смотрю, тучи клубятся, не было бы дождя.
Шипов покачал головой: то ли тучи отрицал, то ли прогноз погоды – и нажал кнопку громкости. По радио пела Зверева. Кравченко сразу узнал ее голос. Прислушался к речитативу: «Condotta ellera in c ceppi» – отчетливая итальянская фраза, смысла которой он, увы, не понял, дышала тревогой и скорбью. Низкое меццо-сопрано словно рассказывало о чем-то грозном, неумолимо надвигающемся.
– Концерт? – спросил Кравченко, останавливаясь. – Или опера?
– Верди. «Трубадур». – Шипов наклонил голову. Взгляд его оставался отрешенным, устремленным на окна спальни.
«Ишь, меломан!» – Кравченко решительно зашагал к машине и тут вспомнил утренние сомнения Мещерского: «А ты не считаешь, что после ночного происшествия нам надо предпринять какие-то меры по охране Марины Ивановны? Если к ней действительно кто-то проник и так ее напугал, то нам следовало бы…»
«Сидеть пришпиленными к ее юбке мы все равно не можем, – с досадой возразил тогда Кравченко. – Наши прямые обязательства перед ней какие? То-то. Поиск убийцы ее мужа. И – финита. А личная охрана… Нет, Серега,
«Но ты же сам сказал, что она смертельно испугалась!»
«А сегодня, судя по ее лицу, я бы этого утверждать не решился. Это, как говаривал Наполеон, «
«Вообще-то и я так думаю, – согласился Мещерский с явным облегчением. – Но все-таки в ночном происшествии было что-то не то.
«Мы это еще обсудим на досуге, – оборвал его тогда Кравченко. – Пока надо заниматься более насущными делами. Извлекать пользу из улик, так сказать, материальных. И Сидоров нам с этим поможет».
По пути в город он заметил наглядные признаки того, что местные стражи порядка действительно работают по усиленному варианту уже которые сутки. На шоссе через каждые триста метров попадались патрули: гаишники, омоновцы, вооруженные так, словно они выступили на тропу войны. Шел досмотр транспорта – в том числе, выборочно, даже рейсовых автобусов. Серая и камуфлированная форма мелькала и на рыночной площади, и в толпе пассажиров на пристани. «Интересно, лес они тоже шерстят? Или думают, что Пустовалов их тут у пивного ларька дожидается? – размышлял Кравченко. – Хотя все возможно. Этим лунатикам ведь правила не писаны – стукнет ему моча в голову, он и сюда с топором заявится, не все же в лесу комаров кормить».
Сидорова он застал в том же самом кабинете в меланхолически-мрачном состоянии духа. Оперативка у начальника отдела, видимо, органически перетекла в капитальную головомойку сотрудникам служб, ответственных за раскрытие убийства. В кабинете плавали сизые кольца дыма. И еще ядренее попахивало спиртом (видимо, не выветрилось «амбре» прошлой ночи).
– Салют, – опер захлопнул какую-то пухлую папку, плавно развернулся на стуле и забросил ее в сейф. Запер его. – Ну, поехали, что ли, с музыкой?
– Александр Ваныч, – в дверь просунулся некто в милицейской форме, но по виду – сущий мальчишка- восьмиклассник: румяный, как яблочко, тоненький, как спичечка, и ужасно деловитый. – А что с
