делать
– Ничего. Андрей сказал, что ему надо о чем-то переговорить с женой, что-то насчет отъезда…
– Отъезда? Это что-то новенькое. Он собрался уезжать?
– Не знаю, н-нет вроде бы… Но слово это самое было, я его помню. И он поднялся наверх к Марине. А я ждал его в саду. Потом минут через пятнадцать он спустился и сказал, что с ремонтом лодки, наверное, сегодня не получится: «Не надо начинать что-то хорошее в такой день» – так он сказал. Я еще предложил: «Давай я один там все налажу – это же несложно, новый мотор поставить, а то все лодку ждут кататься и…» А он сказал: «Без меня не трогай». И ушел.
– И куда же?
– Откуда я знаю? Я сидел в саду, а он пошел за дом, кажется. Там у нас тоже есть где позагорать, туда, наверное.
– А ты, парень, пошел следом. Так?
– Да нет же! За ним Петька пошел, а я остался. – Корсаков снова отбросил со лба упавшую челку. – Зачем мне было идти за ним, если мы не собирались на озеро? За ним пошел Пит. Да вы его спросите!
– Спрошу. Гражданина Новлянского Петра Станиславовича допросят в прокуратуре как свидетеля. Пока же мы говорим с вами, Дмитрий Анатольевич. – Сидоров откинулся на спинку стула. – Господин Корсаков. Вольно ж всяких
Корсаков вскочил точно ужаленный. Его массивная фигура нависла над опером. Еще минута, и, казалось, он обрушит на голову своего мучителя ветхий стул.
– Сядь! – Сидоров и бровью не повел. – Кому сказал! Распрыгался, пианист. Руки побереги – еще пригодятся на рояле-то бренчать.
– Вы… вы мне омерзительны. Вот что. – Корсаков сел на стул.
– А ты что ж, и вправду думал, что
– Кто?
– Кто? А ты догадайся. Ну, я жду – ответа жду. Шипов знал про твои прежние отношения со Зверевой? Про ваше
– А вы у него спросите!
– Не надо мне дерзить, Димочка. И вообще, не дерзить тебе надо, а глубоко задуматься, крепко.
– Над чем? – Корсаков уже взял себя в руки, даже вроде трясти его стало меньше.
– Ну как же, жил ты с такой шикарной женщиной припеваючи. Потом получил под зад коленом, а она наследство оформила и вышла замуж. Потом ты в ее дом приперся – звано или незвано – установим, а потом мужа ее зарезали. Ну, тебя ни на какие полезные догадки эта последовательность событий не наталкивает?
– Нет.
– А меня очень даже. – Сидоров облокотился о стол. – Больше скажу: показалось мне, что дело это хоть и громкое отчасти, но проще пареной репы. Ну, скажешь,
Корсаков стукнул себя по колену.
– Да вы что! В чем вы меня подозреваете? Я что – ненормальный совсем уже? Да с какой стати мне было убивать Андрея?!
– С такой стати, что тебя – вон, а его – в загс.
– Да это я от Марины ушел! Я, я! – Корсаков снова вскочил. – У нас с ней действительно… было. Ну было и прошло. Кончилось все. Давно. Точку мы на этом поставили. Я поставил, сам, потому что…
– Ну да, характерами не сошлись, – фыркнул Сидоров.
– Я собрался изменить свою жизнь. – Корсаков вытолкнул это из себя как бы через силу. – Понимаешь ты это или нет, кретин пустоголовый? Поэтому с Мариной мы и расстались. Хотя все, что нас связывало, кончилось еще раньше. Ушло и… Но мы все равно остались друзьями. – Он сглотнул какой-то ком в горле. – Она же удивительная, редкая. С ней ведь невозможно
– Нет, не все. А ведь заговорил-таки. – Сидоров слушал внимательно. – Итак, повторяю вопрос в третий раз: Шипов знал про вас?
– Вы же говорите: про нас вам все выложили. Что же меня спрашивать?
– Да или нет?
– Ну да, да!
– Ну и как же он реагировал?
– Никак. Верней, нормально. Как можно реагировать на того, кто уже не представляет для твоей жены никакого интереса?
– А ты, значит, уже интереса не представлял?
– Она… она – великая женщина. – Корсаков выпрямился. – И в чувствах своих свободна. Она никогда не возвращается к тому, что для нее уже в прошлом. Она новое ищет. И находит. А отработанный материал ей не нужен! Она… это только пес на свою блевотину возвращается, его судьба такая, а мы…
