Темный инстинкт

– Пошел ты! – Корсаков дернул головой так, что едва не стукнулся затылком о сейф. – Я тебе… как человеку… как нормальному человеку рассказал о том, что я… а ты… как подонок последний…

– Я выслушал, и поверь – соболезную тебе, Дима, не дай бог никому ребенка потерять.

– Пошел ты со своими соболезнованиями! Ну сажай меня, арестовывай, я больше все равно ничего не скажу. Я его не убивал! Не убивал! И доказательств у тебя никаких нет, потому что… потому что их вообще против меня быть не может – я его не убивал!

– Ну, не убивал, и чудесно. Зачем так нервничать? – Сидоров вернулся к столу и убрал свои бумажки в ящик. – Видишь, как мы с тобой обстоятельно поговорили? Многое друг о друге узнали. И хорошего и грустного.

– Я одно узнал: какой ты подонок, что так с людьми обращаешься.

– Не надо оскорблять представителя власти при исполнении.

– Пошел ты, представитель власти! – Корсаков был взбешен.

Сидоров покачал головой:

– Ай-яй-яй, а еще интеллигентный человек. Музыкант, пианист, продюсер. Да я, может, живого музыканта первый раз вижу. А ты так… и вы так себя ведете. Шесть раз уж меня послали. А я – заметьте – ни одного черного похабного слова вам за всю нашу беседу.

– Да лучше бы ты орал тут на меня, чем так издеваться!

– Разве недоверие – это издевательство? – Сидоров холодно улыбнулся. – А что ты сам сделал, чтобы это недоверие разрушить, а?! – рявкнул он вдруг так, что в окне звякнула фрамуга. – Что? У вас человек убит, считай что в доме, а вы? А ты? Ты хоть чем-то помог следствию? Хоть пальцем о палец ударил, сообщил следствию что-нибудь путное? Заладил, как попугай, про какой-то лодочный мотор! Где ты был с десяти до двух часов в тот день? Ну?!

– Нигде. То есть… как обычно – в саду, в доме. Хотел в город съездить, кое-что купить надо было, но не поехал.

– Почему?

– Не знаю. Жарко было. Просто загорал, ну и разморило.

– Разморило его! А остальные? Кого ты видел? Кто чем был занят?

– Не помню… нет, погодите-ка… – Корсаков торопился теперь так же, как и Сидоров. Гнев, выплеснутый им после рассказа о пережитой трагедии, которая не произвела на сыщика особого впечатления, теперь сменился какой-то лихорадочной угодливостью. Так любой, слабый духом человек, у которого отсутствует алиби и которого начинают подозревать в таком тяжком преступлении и грозят немедленным арестом, старается словно бы задобрить следователя: рассказать ему о том, что и другие могут без всяких колебаний быть втянуты в этот проклятый круг подозрений, угроз, недоверия и страха. «И другие тоже, почему только я?!»

Сидоров на такой эффект и рассчитывал и поэтому жал теперь на свидетеля, из которого так и не удалось сделать пока «подозреваемого номер один», вовсю:

– Ну? Я жду, кого ты видел? Кроме Новлянского, который ушел за дом вместе с Шиповым? Зверева видел? – он кивнул на стену.

– Нет. Они вроде бы с Алисой на озеро ходили.

– Откуда тебе это известно?

– Майя Тихоновна сказала. Хотя нет, это еще до завтрака было.

– Так, информация гражданки Даро Майи Тихоновны, так и запишем. А она сама что делала?

– Я не знаю. Может, на кухне была или где-то в саду…

– А брат Шипова Георгий так до самого обеда и не появлялся?

– Нет.

– Но потом, когда уже стало известно о смерти, он говорил, как провел тот день?

– Мне – нет.

– А вы с ним что – не дружите?

Корсаков пожал плечами.

– Не так он, значит, свободомыслящ, как его брат-всепрощенец, – усмехнулся Сидоров.

Корсаков упорно молчал.

– Ну а что делал этот ваш секретарь?

– Файруз появился раза два в саду. А потом куда-то уехал на машине.

– Куда?

– Он мне не докладывал. Спросите у него сами.

– Когда он вернулся?

– Незадолго перед тем, как на дачу приехала милиция.

– Если потребуется, подтвердишь на очной ставке, что Файруз уезжал на машине и ехал по шоссе в то самое время, когда там убили Шипова?

– Но он мог по другому шоссе ехать в город! Спросите у него сами.