– Ты прав, Петя. – Зверева безучастно смотрела в окно. Шипов-младший чуть подался в сторону, чтобы не заслонять ей свет.
–
–
Кравченко напряженно слушал. «ЧТО-ТО ПОД ВСЕМ ЭТИМ КРОЕТСЯ, гений, слабости, семья как бастион, «блуждания»… Что-то все тут знают или о чем-то догадываются, но… Один ты как пень ни бельмеса ни в чем, ну же, думай!» – Он был вынужден скрыть свою досаду под вежливо-нейтральным замечанием:
– Должно быть, здорово владеть той самой книгой, которую так вдумчиво читал сам Чайковский. Я про библию его…
– А мне ближе всего вот эти строки, им отмеченные в Притчах Соломоновых. – Зверева выпрямилась и обвела взглядом притихших при звуке ее голоса домашних: – «Если голоден
– Ну, эта ваша христианская любовь к врагам… Бог мой, Мариночка, о чем ты говоришь! – Майя Тихоновна так и заколыхалась – не от смеха, боже упаси, от горчайшего сарказма: – Тут бы ближнему своему горло не перервать – как-то удержаться, при такой-то нашей волчьей нынешней жизни. Падающего – глубже в яму не столкнуть,
И тут ее перебили: Новлянский без всякой видимой связи с предыдущей темой разговора вернулся вдруг к тому, с чего и начал, задав неожиданный вопрос всем сидящим в гостиной:
– А вам не кажется, что сейчас самое время обратиться к хорошей гадалке, а?
И одновременно его сестра Алиса, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, с грохотом распахнула двери террасы и крикнула:
– Едут! Я их на повороте видела: нашу машину. Господи, ну сделай так, чтобы все обошлось!
– Шурочка, разогревай обед, ребята, наверное, голодные как волки! – громогласно распорядилась Майя Тихоновна. – Мы сейчас же прямо за стол. И никаких расспросов чтоб – пока они не… Господи, да что же это?! Что они там с вами сделали?!
Мещерский и Зверев ввели в гостиную окровавленного Корсакова. На его брюках, рубашке пестрели багровые пятна. Измазана была и щека. Левую его руку туго стягивал носовой платок – тоже заскорузлый от крови.
– Марина, надо врача вызвать, что ли? – Зверев хмурился, однако казался самым спокойным из всех остолбеневших от ужаса домочадцев. – Как тут в местную больницу звонить? Хотя грязь, конечно, ужасная, наверно… Тут какой-нибудь частный врач есть, Майя, вы не в курсе?
– Не надо мне никакого врача, – Корсаков вырвался и двинулся к дивану, однако садиться не стал. – Не трогайте. А то я все изгваздаю тут.
– Садись – изгваздает он! – Зверев чуть не насильно усадил его. – Дай руку, ну!
– Что произошло? – Зверева мелкими тяжеловесными шагами засеменила к брату. – Что с рукой, Дима?
В дверях гостиной появился Файруз. Он бросил ключи от машины на журнальный столик, подошел к хозяйке.
– Да что случилось-то? Вы языки проглотили, что ли? – Майя Тихоновна рысью бежала к Корсакову уже с чистым бинтом и ватой. – Больно, да? Да как же они посмели такое… Да это… это в Москву надо немедленно звонить! Министру! Или в приемную президента прямо! Марина, да разве можно такое беззаконие терпеть?! Да разве можно…
– Оставь меня в покое! Это я сам, понятно?! – Корсаков все порывался подняться, но Зверев, уже овладевший его рукой и начавший развязывать платок-повязку, только глянул на него.
– Марина Ивановна, это произошло случайно, – раздался негромкий голос Файруза. – Я один во всем виноват. Я резко затормозил, и Дмитрий случайно попал рукой в стекло.
– Какое стекло, боже? – Зверева повернулась к секретарю. – Порезы, вся рука… Кто тебя так, Димочка?! Мы сейчас же к адвокату, мы… Кто это сделал?
– Я сам, – Корсаков едва не оттолкнул ее, но сдержался. Отвернулся, стиснул зубы.
– Это я виноват: машину занесло, я не справился с управлением, и Дима попал рукой в боковое стекло. – Файруз был сама вежливая непреклонность.
Зверев и Майя Тихоновна промыли руку Корсакову марганцовкой – Александра Порфирьевна подготовила все медикаменты буквально за секунду, точно всю жизнь заведовала аптечкой, – обильно смазали два глубоких пореза на тыльной стороне ладони йодистым бальзамом.