— Питатель. Точное количество не установлено, так как число их в данное время постоянно увеличивается. Наблюдается также тенденция взрывоподобных появлений простейших…»
— Нехорошая тенденция, — пробормотал Илья и воткнул в «пуговицу» проектора ещё один держатель. Его интересовали обстоятельства гибели первой экспедиции.
«Для предварительного ознакомления с псевдотуманностью Окно проходящий корабль-матка 16 апреля выбросил космобот „Ганимед“. Экипаж — физик пространства Юдзо Сакаи и кибернетик Анджей Буковский».
Дальше, по установившейся традиции, в объёме изображения замелькали кадры-картинки из жизни ушедших:
Вот Анджей с дочуркой и женой Вандой на аэропрогулке. Ветер рвёт волосы, Ванда, улыбаясь, обнимает девочку… Крупный план. Анджей о чём-то думает, по-видимому, нервничает. На удлинённом лице с росчерком твёрдых губ так и читается: «Хм, а ведь должно получиться». Заповедная старая Варшава… Дискуссия в лаборатории… Анджей целует Ванду, ладонью заслоняя её от оператора… Хохочет… Рвёт в ярости какие-то схемы… И опять хохочет…
…Морщинистое лицо маленького пожилого японца… Что-то пишет, смешно шевеля губами… Кормит голубей… Сакаи в открытом космосе. Любовно поглаживает массивную балку какой-то огромной конструкции. Антенна, что ли?.. Цветы. На рабочем столе, в высокой вазе, произрастающие прямо из стены… Горестные глаза, в которых дрожит слеза. Что опечалило тебя, милый Юдзо?..
Комментатор заговорил опять:
«Исследователи обнаружили амёб (или вернее, были обнаружены ими) в районе „размывания“ Питателя в переходном слое. Визуальное наблюдение продолжалось четырнадцать минут… Сакаи успел передать свои предположения относительно природы амёб и результаты наблюдений Буковского за функциональными возможностями их псевдоподий».
В объёме изображения появилась носовая часть «Ганимеда». Сгустки желтоватой дымки то сливались в сплошную пелену, то шарахались из стороны в сторону.
«Маневрируют», — подумал Илья. Жалость к беспомощным и обречённым людям сжала сердце.
Из зыбкого летящего марева на кораблик вдруг надвинулось огромное чёрное полотнище. Края его расслоились, разошлись, будто щупальца, чтобы в следующий миг сомкнуться. Вспышка, острый свет… И нет больше ничего! Ничего, ничего нет в струящемся объёме изображения.
О второй трагедии Илья знал всё или почти всё. Собственно, она-то и стала причиной вмешательства их Службы в исследования Окна.
Это случилось, когда учёные при помощи автоматических зондов выяснили энерговооружённость амёб и в псевдотуманности уже два месяца действовала Станция. К загадочному тоннелю для выбросов звёздного вещества отправилось сразу три космобота. Они шли «треугольником», укрывшись общим защитным полем, и, казалось, были абсолютно недосягаемы. Когда обнаружилось, что амёбы тоже умеют координировать свои действия, когда они целыми стаями стали атаковать не сами корабли, а стыки их защитных полей, — предпринять что-либо было поздно… Только одна фраза, не очень понятная фраза прорвалась на Станцию сквозь гул помех: «…Глаза!.. Они выжигают глаза!»
Илья выключил проектор. Некоторое время бездумно смотрел на подсолнухи, которыми украсил каюту в день прибытия на станцию, затем взял лист бумаги. Он решил наметить предварительный план действий, определить главные задачи. Первым делом вспомнились размышления после старта, когда в иллюминаторе уплывал шарик Земли. Такой маленький и беззащитный шарик.
«Решить вопрос, опасно ли вообще Окно для Обитаемых миров, я сейчас не смогу, — хладнокровно отметил Илья. — В активе до обидного мало фактов. А вот амёбы — сила не только реальная, но и грозная. И активность их возрастает. В секторе прогнозирования подсчитали: сейчас их уже около полумиллиона… Значит, одна из первейших задач — выяснить, могут ли эти хищники проникать за пределы Окна, то есть выходить в наш мир?»
Это не было наитием. Долг, закон, правило, — можно называть как угодно, — предписывали Садовнику в подобных случаях прежде всего выяснить пределы Зла в пространстве и времени, а главное — его возможности. То есть, потенцию Зла.
Сирена тревоги взвыла без пяти шесть по станционному времени.
Спросонья Илье показалось, что это растерянный, беспомощный крик электронного диагноста, оказавшегося вместе с пациентом в — тупике (ничего себе сравненьице, — отметила какая-то беспечная частица сознания, — у одного — тупик лечебных методов, у другого — тупик жизни), и что надо сейчас же, как говорится, не отходя от тела, делать какое-то открытие, выдумывать невозможное, идти на риск, иначе чего же он стоит — хирург Илья Ефремов?
Вой оборвался.
Бесстрастный голос дежурного пригласил в командную рубку всех свободных энергетиков и специалистов защиты.
— Амёбы придумали новшество, — добавил дежурный для остальных. — Долбят поле в одной точке. По принципу: капля — камень…
Илья сделал обязательный гимнастический комплекс и решил не откладывая поговорить с Лоран. Его встревожил рассказ Юргена о психических аномалиях на Станции, да и сам он уже кое-что видел: беспричинная вспышка энергетика Исаева, нелепая дискуссия специалистов, перешедшая в ссору, явный сомнамбулизм…
Он быстро нашёл каюту под номером 81, положил Руку на белый квадратик вызова и спросил:
— Не помешаю?
— Ни в коем случае, — ответили ему сонным голосом. — Всё равно я сплю.
Илья задумался: что бы это значило?
— Господи, — сказал тот же голос. — Плюс ко всему вы ещё и нерешительны. Входите же.
Полина в самом деле ещё не вставала. Она лежала, зарывшись в «пену» разовой постели, на изголовье откуда-то падал неяркий свет, и первое, что заметил Илья, так это золотистое пламя волос и зелёный насмешливый глаз.
— Быстро вы меня вычислили, — сказала девушка, оставаясь недвижной. — Меня, кстати, можно разглядывать и сидя.
Илья улыбнулся. Пророчества Помощника начинали сбываться.
— Я к вам, собственно, по делу, — начал он.
Лоран повернулась на спину, выпростала руки, и они трогательно забелели на фоне тёмной пены.
— Готова исповедоваться.
«Ребёнок, — подумал он, любуясь девушкой. — Умный, капризный ребёнок, наверное, любящий нравиться. Инженю… И в сущности — одинокий. Беда таких людей в том, что их иронию и сарказм частенько воспринимают всерьёз. А это всего лишь способ самоутверждения. Всего лишь…»
— Начнём, — сказал Илья. — Итак, уровень стабильности психики коллектива?
— В пределах нормы, — быстро ответила Лоран. — Естественно, по максимальной шкале Рутмана — для стрессовых ситуаций.
— Каковы индивидуальные показатели?
— Здесь дела хуже. — Полина нахмурилась. — Есть значительные отклонения. Сказываются усталость, раздражительность, рудименты эгоцентризма… Патологии нет.
— Об этом я знаю, — перебил он Лоран. — Крайнев рассказывал. Насчёт рудиментов. А патология всё-таки есть. Диагноз — сомнамбулизм.
Полина прыснула, отвернулась. Чёрная «пена» немного сползла, открыв маленькие округлые плечи. Илья опустил взгляд.
— Судья, оказывается, не знает элементарных вещей. Как вы думаете, почему наша Станция болтается именно здесь, а не в любом другом уголке Окна?
Илья покачал головой.
— Зачем вы так, Поль? — он машинально употребил это сокращение на французский лад, одновременно доверительное и чуточку мужское, и тут же понял, что вышло удачно: собеседник оценил, ему
