понравилось. — Зачем вы так, Поль? — повторил Илья. — Я знаю о волноводе «Сигма-7». Знаю о существовании медиумов, которые частично воспринимают хаотичную информацию волноводов. Знаю даже, что их у вас сорок восемь из ста шестидесяти членов экипажа, фактически каждый третий, и что большинство специалистов считают «прослушивания» занятием бесперспективным. Информация волноводов явно не имеет земных аналогов. Верно? Но вот о сомнамбулах знать не знал и слышать не слышал.
— Лунатики и наши медиумы — одно и то же. — Девушка вновь стала серьёзной. — Неведомое излучение, когда его воспринимаешь, как бы экранизирует сознание — таков вторичный эффект. Приём информации — явление спорадическое, хуже всего, когда застаёт тебя за едой, с полным ртом. Так и ходишь потом…
— Хождение тоже вторичный эффект?
— Да. Причём нас обычно тянет в Пустыню. Наверное, там больше места, можно по кругу путешествовать. Да что рассказывать, сейчас я вам всё покажу. По утрам там обязательно кто-нибудь кружит. Не бойтесь, я помню о вашем целомудрии. Отвернитесь, пожалуйста.
«Вот чертёнок, — с улыбкой подумал Илья. — В самом деле не упустит случая сыронизировать».
Через полминуты Полина предстала перед гостем в строгом, спортивного кроя, тёмно-красном костюме, тряхнула головой, чтобы волосы упали на плечи, и кротко сказала:
— Пойдёмте.
Пустыня располагалась на первом ярусе Станции.
По дороге Лоран рассказала Илье, что три года назад исследователи решили упразднить один сад (хватит, мол, и того, что на втором ярусе), а вместо него создать уголок дикой и неблагоприятствующей человеку природы. Исаев убедил всех, что лучше пустыни ничего не придумаешь, хотя климатологи предлагали смоделировать там сейсмически активную зону. Он их высмеял. «Для вулкана, — говорит, — места мало, да и Крайнев на настоящую магму никогда не согласится. А возле подогретой пластмассы и дети топтаться не станут…»
Они вошли в обычную дверь, а вышли уже из какой-то полуразрушенной то ли мечети, то ли крепости.
В Пустыне был вечер. Та благодатная пора, когда дневной жар поостыл, а холодная ночь ещё на наступила. Тускло светились верхушки далёких барханов, посвистывал ветер, а в ложбинке, в зарослях саксаула, слышалась возня и писк неизвестных зверюшек.
— Сюда бы, — Илья глянул на Полину не без улыбки, — для вящей убедительности ещё бы десяточек тарантулов и скорпионов, а?
— А что, это идея, — охотно согласилась Лоран. — Надо будет покопаться в генной кладовой…
Илья только рукой махнул: безнадёжный случай.
Сумерки сгущались медленно. А холод наступал слишком быстро, неестественно быстро. Ефремов поделился своим наблюдением с Лоран.
— Это всё климатологи. Или напутали что-то, или нарочно… Одно название — пустыня. А на самом деле тут такое творится… И ливни бывают, и грозы. Да, да, — Полина развела руками. — Во-от такие молнии бьют. А однажды меня тут снежный буран прихватил. Во время приёма… Очнулась потом, и ног уже не слышу. Могла вообще замёрзнуть.
Девушка остановилась, поёжилась.
— Давайте лучше присядем, — предложила она. — Песок ещё тёплый, да и мечеть отсюда видна. А то вдруг «лунатик» из-за той гряды выйдет — мы и разминёмся.
Она обхватила руками колени, положила на них подбородок. Зелёные глаза Полины погрустнели, стали влажными и глубокими.
Илья присел на песок, поискал звёзды. Звёзд не было. То ли их забыли зажечь при сотворении этого мира, то ли в небесах готовилось ненастье.
— Вы… все годы одна? — негромко поинтересовался он и тут же добавил: — Извините, если вам неприятно, можете не отвечать.
— Почему же, — равнодушно сказала Лоран. — У нас сходные профессии: я ведь тоже привыкла людей изучать… Так о чём мы? Ах да, был у меня муж, давно. Я его в семнадцать лет полюбила. А потом ушла. Ревнивая я.
— Извините, — повторил Илья, досадуя, что поторопился с расспросами. «Не отголоски ли это, — подумал он, — той бесцеремонности хирурга, с которой я начал работу Садовника и которая сыграла тогда со мною довольно злую шутку?»
Полина вдруг улыбнулась.
— Да не ищите вы женщину. Не было её. И быть не могло! Совпадение было. Я ревнивая, а он — целеустремлённый. Словом, цель у него большая была, сверхзадача. А я свою любовь тоже великой целью считаю. Вот и не ужились соперницы.
«Лунатиков» показалось сразу двое. Вернее, к мечети шли уже вполне нормальные люди: то ли передача кончилась, то ли мозг от неё отключился — больше тридцати-сорока минут никто из медиумов не выдерживал.
— Эге-гей! — позвала Полина высокого звездолётчика, очевидно, решив, что он как медиум интересней, — подождите нас, Кен.
По пути, когда они спускались в ложбинку, Илья спросил, не появилось ли чего нового в тех видениях и ощущениях, которые испытывали люди во время приёма хаотической информации.
— Всё то же, — неопределённо сказала Лоран. — Цветовая полифония, повторяемость и ритмика сигналов, различные эмоциональные побуждения… Юргена Шварца, например, после сеансов приёма обуревает жажда упорядочивания. А так как он ничего, кроме своей космологии, не знает, то выкапывает из библиотеки сотни древних и новых гипотез об устройстве мироздания и докучает ими всем и каждому. Он, видите ли, полагает, что все представления о мире укладываются в четыре простейшие схемы и что синтетическим путём из них можно получить истину…
— Побуждения бывают разные? — полюбопытствовал Илья.
— Очень, — лицо Полины стало вдруг загадочным и озорным. — Но, увы, всё это трижды вторичное. Отражённый свет.
— Треверс, — представился звездолётчик, когда они, увязая в мелком песке, наконец взобрались на противоположный склон овражка. Кивнув Полине как старой знакомой, он добавил: — Я вас видел на «Бруно», Илья.
— Ну что, Кем, то же самое? — спросила Лоран.
Треверс смутился.
— Ничего нового. И, знаете, ощущение весьма мерзкое. Иду вот и всё поглядываю на себя…
— Тебя не убудет, — засмеялась Полина. — Представьте, — она обернулась к Илье, — у Кена во время приёма хаотической информации всегда довольно сильное побуждение к… размножению!
— Ты как маленькая, — недовольно проворчал Треверс и пояснил: — Она знакомит меня со всеми вновь прибывшими и обязательно «забывает» при этом добавить к слову «размножение» ещё два слова «путём деления».
— То есть? — удивился Илья.
— Я как бы получаю команду разделить часть своего существа, сформировать из него нечто новое. Много чего-то сформировать. Я чувствую, что это очень нужно, жизненно важно, но, естественно, выполнить команду не могу… Испытывать такое мучительно. Тело в прямом смысле этих слов разрывается на части, хочет взорваться… Так что ждите новую атаку.
— У Кена есть любопытная теория, — заметила Полина, поёживаясь от холода. — Пойдёмте, кстати, отсюда. Я по дороге расскажу.
Треверс распрощался с ними неподалёку от мечети-выхода. Лоран, посмеиваясь, рассказала Илье, что звездолётчик считает свою информацию (ту, которую он воспринимает) командой для звезды. Командой продуцировать простейших. И действительно, после передач «для Треверса» количество амёб возрастает. Особенно в районе Питателя.
— Вы же знаете, наверное, что само излучение влияет только на человеческую психику; наши приборы его не регистрируют. Систему волноводов хаотической информации обнаружили случайно, по
