«останется в живых» до приезда Бакманов. Только бы их разведчики нашли к этому времени Магдалену!
Если она жива. Разве можно доверять собачьим «сигналам»?
Но очевидно одно: до и после Рамлесы доктор Берг-Люнгквист останавливался в «Милосердии». Это место стоит посетить!
— Ну, каков из меня артист? — бойко спросил Молин.
— Великолепный, Ваша милость, — ответил слуга. Хейке улыбнулся.
— В какое-то мгновение я совершенно поверил, что Ваша милость при смерти. У меня был шок.
— О, да, да! Это мой маленький «гвоздь программы».
И они от души посмеялись, провожая этот тяжелый день.
10
Руководство «Милосердия» являло собой парочку, которой ни полицмейстер, ни Коль, ни Кристер не доверили бы даже своих злейших врагов. Мужчина был мрачен, одет во все черное и лицом походил на мертвеца. Женщина была причесана на прямой пробор, имела широкое грубое лицо, брошь-камею на тугом высоком воротничке и формы, достойные старого молотобойца.
— Санитарный контроль? — рявкнула она. — Никогда не слышали ни о чем таком.
— Самое время услышать, — изрек полицмейстер, не представляясь. В этом районе он не имел никаких полномочий, хуже того: местный полицейский участок еще не был укомплектован, и он, по сути, вторгался в чужие дела. Но промедление было смерти подобно.
— Распоряжение высшего начальства, — сказал Коль, помахав в воздухе документом абсолютно не относящегося к делу содержания. — Вы позволите нам войти? — добавил он угрожающим тоном.
— Да, нам нечего скрывать, — кисло произнес похожий на мертвеца мужчина. — Семейства, чьи родственники у нас содержатся, вполне надежны. Но ведь господа понимают, что уследить за чистотой в приюте для умалишенных непросто.
Выражение им не понравилось, но они не подали виду.
Мрачная парочка неодобрительно посмотрела на Сашу, которого держал на поводке Кристер.
— Это моя собака, — объяснил полицмейстер. — Она всегда со мной. А юноша — студент, изучает наше ремесло.
Монументальная дама фыркнула. Звук был подобен раскату грома.
— Сколько у вас помощников? — спросил Коль, когда они поднялись в незатейливый, но симпатичный вестибюль.
— У нас есть пара тупых работников, которые убирают и готовят еду. Еще трое санитаров. Тоже дубины безо всякого понятия. Если их вид вызовет нарекания, это их вина, нам некогда следить за всем! Тогда пускай пациенты сами все делают, здесь им не гостиница.
— Как я понимаю, большинство пациентов из зажиточных семей, — сказал полицмейстер вопросительным тоном.
— Да, мы ничего не делаем даром, — быстро отрезала женщина. — Но у нас дерьмовая работа, господа хорошие!
— Мы понимаем, — строго сказал Коль, глубоко оскорбленный за пациентов.
Они прошли в помещение, видимо, выполнявшее роль салона. Там на неудобных стульях апатично сидело несколько дам, едва пробудившихся при виде процессии. Кристер уловил пару быстрых испуганных взглядов, вызванных появлением зловещих управителей.
Следующая комната. В ней мужчины. Э, да здесь пекутся о морали. Один из них сделал жалкую попытку поговорить с посторонними, наверное, взмолиться о помощи, но управитель только поднял руку, и человек покорно опустился на стул. Кристер мог поклясться, что это движение означало невидимый удар плеткой…
— Эти безобидные, — объяснила женщина. — Поэтому могут так свободно передвигаться.
Безобидные, да. Потому что их разум слишком слаб для мятежа. Кристер заметил, как Коль сглотнул слюну. Ему и самому было тошно от боли и сострадания. Да и в каменном лице полицмейстера читалась решимость покончить со всем этим — позже. Не сейчас, когда они связаны по рукам и ногам, и полицмейстер затеял импровизацию. По закону они ничего не могут сделать без помощи местной полиции.
Однако их салоны не назовешь уютными или ухоженными. Облупившаяся штукатурка на стенах, грязные полы, обшарпанная или поломанная мебель. Никакого проблеска фантазии, ни одной скатерти, подушки или самого скромного украшения. Сплошные слезы и тоска, можно свихнуться от одного вида этой лечебницы.
Но надо изображать санитарный контроль. Коль щедро раздавал указания и советы, которые весьма нелюбезно принимались к сведению.
Они перешли на другую половину большого тяжеловесного здания. Она выглядела, как стойло. Здесь жили больные, по одному в клетке, на двери засов, окошечко для еды. К досаде хозяев трое «контролеров» потребовали заглянуть в каждое окошко и сопроводили этот процесс массой колких комментариев. Но еще больше осталось невысказанным. Здесь жили те, чей разум пока не померк, подумали они. Некоторые были элегантно одеты и предпринимали безуспешные попытки украсить свои унылые кельи. Здесь жили те, кого время от времени навещали и проверяли условия содержания. Поэтому хозяева пытались создать впечатление опрятности. Там были уроды, так сильно обезображенные, что родственники стыдились показывать их. Там были слегка помешанные, несчастные существа, а были и буйные безумцы. Окошечко было таким крошечным, что большинство из них не догадывалось о присутствии посторонних. В противном случае, по убеждению Кристера, они бы вскочили и начали барабанить в дверь, взывая к посетителям о помощи.
Троица контролеров все больше укреплялась в мысли о необходимости разворошить эту юдоль скорби.
Со «стойлом» было покончено, и управители бодрой рысью прошагали мимо тяжелой железной двери.
— Что там внутри? — быстро осведомился Коль.
— Нет-нет, ровным счетом ничего. Старый подвал, которым почти десяток лет не пользовались, — сказала женщина.
— Мы хотели бы взглянуть.
— К сожалению, это невозможно. Туда никто не заходит, думаю, и ключ давно потерян.
Она неуклонно теснила их к лестнице своим могучим телом. Но Кристер упирался. Он переглянулся с полицмейстером, и тот согласно кивнул.
Ибо оба заметили две вещи: выглядывающий из-за балки над тяжелой дверью ключ и то, как жадно нюхал Саша возле щели снизу.
— Собака просится на улицу, — громко сказал Кристер и оттащил Сашу прочь от двери. — Извините, но я вынужден вас покинуть.
Парочка не возражала, даже напротив.
— Направо по коридору, сюда, — крикнула женщина.
Кристер сделал вид, что уходит, но сразу остановился. Как только процессия скрылась из виду на верхнем этаже, Кристер схватил с притолоки ключ и открыл дверь. Ржавые петли слабо взвизгнули, но поскольку голоса раздавались уже где-то далеко наверху, он осмелился спуститься по ступенькам в полутемный подвал.
