– Разве вы можете изгнать всех тех, кто надеется еще на короля Филиппа, всех тех, кому помогает деньгами граф Фуэнтес, всех тех, кто мечтает лишь о том, чтобы отослать обратно в Наварру или отправить к богу вас, ибо вы – плохой католик? Народ ждет от вас, чтобы вы жили в достоинстве и чести, чтобы вы являли ему пример!
– Ты прав. Надо избавиться от того ложного положения, в каком мы с Габриэль оказались. Когда мы с ней будем свободны, ничто не сможет помешать тому, чтобы мы любили друг друга перед ликом Неба и с его благословения!
– Сир! – вскричал испуганный Рони. – Надеюсь, вы не хотите сказать, что думаете сделать ее королевой Франции?
– Я думаю сделать ее своей женой, только и всего. Ведь она не виновата в том, что я – король Франции.
Рони, совсем упав духом, отказался от дальнейших уговоров и ушел более угрюмым и озабоченным, чем пришел. Его господин, он знал это, был без ума влюблен в эту женщину и слишком пленен ее прелестями, чтобы рассуждать здраво и понять, что подобный брак будет стоить ему трона; но, слава Небу, чтобы сделать госпожу де Лианкур королевой, недостаточно развести ее с мужем. Церковь должна признать недействительным брак Генриха с Маргаритой.
Однако Марго, засевшая в своей овернской башне, казалось, находила злое удовольствие манежить своего супруга. Это положение, может быть, очень следовало поддерживать, и преданный советник короля написал госпоже Маргарите, что ей необходимо продержаться еще какое-то время, если она не хочет видеть на своем месте ничтожную девку.
Тем временем, через девять дней после казни Жана Шателя, амьенский суд расторг брак Габриэль д'Эстре и Никола д'Амерваля, сеньора де Лианкур. Чтобы вознаградить свою любовницу за потерянную фамилию, Генрих сделал Габриэль маркизой де Монсо, пожаловав ей великолепный замок (когда-то его построила Екатерина Медичи) вместе с окрестными землями.
Это событие страстно захватило любовников, тогда как на землю Франции обрушилась одна из самых жестоких зим в ее истории. И блестящая фигура фаворитки стала еще более ненависта сердцу тех, кем она надеялась править.
Ибо, по всеобщему мнению, Габриэль оказывала на короля слишком сильное влияние. Ее выгодам и малейшим капризам он подчинял все свои действия, нанося ущерб интересам королевства и не желая никого слушать; Генриха ослепляло это пышное розовое тело, которым он не мог насладиться и которое снова носило его семя. Король желал лишь одного – посадить рядом с собой на престол Габриэль – и для этого лез вон из кожи, пытаясь расторгнуть свой брак с Марго.
Вот почему он с искренней радостью узнал, что Климент VIII решил все-таки послать к нему легата – и какого легата! Это был Александр Медичи, кардинал Флоренции, племянник папы Льва Х, чьей племянницей была и королева Екатерина Медичи.
– Он не сможет отказать мне в расторжении брака! – в восторге воскликнул Генрих IV. – Когда он увидит Габриэль, то легат, в ком бьется сердце истинного француза, поймет, что я нигде не сумею найти лучшей королевы, нежели мать моих детей.
Когда он увидит королеву? Но кардинал Флоренции не станет замечать Габриэль, даже если она окажется у него под носом. Даже во дворце короля, всякий раз находясь в присутствии фаворитки, Александр Медичи будет подвержен своеобразной дипломатической слепоте, очень обидной для гордой Габриэль. В обществе кардинала Габриэль ощущала себя невидимкой, но Генрих, огорченный не меньше своей любовницы, ничего не мог поделать, ибо переговоры обещали быть слишком трудными. Госпоже де Сурди казалось, что она умрет от злости. А что делать? Невозможно диктовать князю Церкви, как он должен себя вести. Если легат рассердится и вернется в Рим, то Генрих останется связанным с Марго ad vitam aeternam![12]
Тогда Габриэль по наущению тетки решила опередить события. Притворившись, будто убеждена, что кардинал приехал лишь затем, чтобы удалить ее от двора, она, рыдающая и простоволосая, бросилась к ногам короля, умоляя Генриха защитить ее.
– Они хотят нас разлучить, сир, они хотят, чтобы я отказалась от любви, в которой вся моя жизнь, чтобы я покинула отца моих детей!
– Черт возьми, моя милая, кто вам внушил эти бредни? Как вы можете меня покинуть, если я не могу ни одного мгновения даже дышать без вас?
– Папа не согласится расторгнуть ваш брак. Вас заставят жить с королевой Маргаритой.
Генрих поднял свою прекрасную подругу и сжал в объятиях, поцелуями осушая ее слезы.
– Милая моя, папа не только глава Церкви, он еще политик и добрый человек. Если мы докажем папскому легату, что составляем настоящую супружескую пару, то папа больше не сможет отказывать нам и наконец освятит нашу любовь. Нам необходимо лишь набраться терпения.
Итак, Габриэль набралась терпения и, пока Генрих отвоевывал собственное королевство, она в ожидании лучшего родила ему еще двоих детей: дочь Екатерину и сына Александра, которые были крещены с королевским великолепием. Тем самым Габриэль упрочила свое положение, и хотя кардинал Медичи упорно ее не замечал, она ограничилась ролью непризнанной королевы, требуя оказывать себе почести и живя в такой вызывающей роскоши, которая неизбежно зажгла ненависть во многих сердцах. Вот почему когда Генрих присвоил Габриэль титул «герцогини де Бофор», парижане быстро нашли этому пышному званию оскорбительный противовес – «герцогиня из грязи». Это было более чем разоблачительное прозвище, но король, покорный своей красавице, не хотел ничего видеть и ни о чем слышать.
Когда Габриэль снова забеременела, госпожа де Сурди решила, что настало время действовать. Необходимо было не только добиться расторжения брака, но и удалить кардинала Медичи, который в последнее время явно стал сильно влиять на короля. Александр Медичи был святой человек, на редкость умный и мягкий; он обладал всеми достоинствами, какие в мужчине могли нравиться безупречно искренней и здоровой натуре беарнца.
Для хитрой женщины вроде госпожи де Сурди убедить Габриэль в том, что кардинал старается склонить Генриха к женитьбе на собственной племяннице Марии Медичи, было детской забавой. И Габриэль, конечно, поспешила рассказать об этом королю. Генрих успокоил ее, а чтобы Габриэль совершенно не волновалась, попросил кардинала, выражая ему дружеские чувства и расточая объятия, соблаговолить поехать в Рим и там лично похлопотать перед папой о расторжении его брака с королевой Марго.
Кардинал, разумеется, не соглашался. Вероятно, он сопротивлялся бы и дальше, если бы однажды утром не нашел на своем столе анонимную записку:
«Папа может расторгнуть брак короля, но герцогиня де Бофор никогда не будет королевой Франции...»
Встревожившись, прелат в конце концов уехал в Рим, и «камарилья» Габриэль ликовала. Нужно было воспользоваться отсутствием легата, чтобы вырвать у королевы Марго согласие на расторжение брака, которого она так долго не давала. Генрих IV написал Марго, обещая ей все, что та пожелает, в обмен на этот жест доброй воли, и Марго, то ли уставшая бороться, то ли прекрасно обо всем осведомленная, в итоге согласилась. Разве итальянский колдун не предсказал, что герцогиня де Бофор не доживет до Пасхи?
Кстати, это зловещее предсказание не смутило ни короля, ни его фаворитку. В последний день карнавала, в разгар празднества он надел на палец своей возлюбленной кольцо, которое ему было дано на коронации; этим кольцом короля обручили с Францией.
– У меня хорошие новости из Рима. На Фомино воскресенье, душа моя, мы поженимся, – обещал он Габриэль.
Наконец Габриэль приблизилась к долгожданной желанной цели и, вернувшись вечером в свой роскошный особняк, бросилась на шею к госпоже де Сурди со словами:
– Только бог и смерть короля помешают мне стать королевой Франции!
Судьба не замедлила принять гордый вызов Габриэль.
С 22 марта король и его «невеста» находились в Фонтенбло, занимаясь приготовлениями к свадьбе. Герцогиня уже заказала подвенечное платье и гобелены для будущей своей спальни, но все-таки им пришлось расстаться на Страстную неделю, ибо, по мнению духовника короля, будет неприлично, если монарх и будущая его супруга проведут время Пасхи под одной крышей.
Утром в понедельник Габриэль, сильно волнуясь, с трудом вырвалась из объятий Генриха, чтобы на
