Говоря это, он сурово смотрел на юного Курбвиля, чей слишком изысканный, украшенный лентами наряд привлек его внимание.
– Кто этот молодой человек? – спросил он, направив осуждающий перст на конюшего.
– Мой конюший, – дерзко ответила Гортензия. – Это господин де Курбвиль, его любезно прислал ко мне мой дорогой друг, шевалье де Роган.
Мужчины холодно раскланялись, и все направились в Милан, где герцог Сесто, брат коннетабля и комендант города, предоставил в распоряжение гостей дворец. Лето было в разгаре, и удушающую жару, стоявшую в Риме, было очень тяжко переносить женщинам, особенно непривычной Гортензии. Кроме того, лето было опасное время года, потому что болота, окружавшие папский город, мелели и источали болезнетворные миазмы малярии, если только не гибельное и ужасное дыхание чумы.
Но Гортензия де Мазарини, обосновавшись в своей миланской резиденции, стала жить уединенно, отказывалась выходить в свет и даже принимать у себя. Она хотела оставаться наедине с конюшим.
Герцог Невэрский был не столь терпелив, как коннетабль. Приехав в Милан и узнав, что его сестра живет почти затворницей... с Курбвилем, он страшно разгневался.
– Мадам, если бы я мог подумать, что вы опуститесь так низко и позволите себе оказаться в объятиях безродного конюшего, то я не стал бы помогать вам покинуть Париж. Разве такое возможно?
– Я не думала, что вы настолько ограничены, брат мой. По-моему, я – женщина свободная.
– Свободная – легко сказать! Весь Париж говорит о вашем неслыханном поведении. Если вы полагаете, что, поступая таким образом, вам удастся склонить на вашу сторону короля и тех, в ком вы нуждаетесь, вы допускаете ошибку.
Гортензия проявляла терпение только до тех пор, пока не задевали ее интересы. Она вышла из себя.
– Мне наплевать, что могут обо мне подумать! Я покинула Париж, пренебрегла своим положением, оставила свой дом и пустилась в странствия именно для того, чтобы жить так, как я хочу, ни от кого не зависеть. Моя свобода обошлась мне слишком дорого, не отнимайте ее у меня!
– Если я правильно вас понимаю, для вас быть свободной означает бросаться, когда вам это нравится, в объятия первого встречного? – с презрением глядя на сестру, спросил Филипп.
Начатый в таком тоне разговор очень быстро обострился. Брат и сестра спорили с резкостью, свойственной им обоим, и расстались, окончательно поссорившись. Гортензия горько плакала в объятиях Курбвиля. Потом, поскольку жизнь в Милане казалась Гортензии слишком тоскливой, а Мария расхваливала ей прелести и удовольствия Венеции, обе сестры ненадолго уехали в город дожей. Оттуда они переехали в Сиену, потом в Рим, где тоже стояла невыносимая жара. Поэтому они перебрались на берег моря, в Марина ди Масса, куда вскоре к сестрам приехал Филипп, переставший злиться на Гортензию.
Так как Курбвиль по-прежнему оставался официальным любовником Гортензии, ссоры возобновились. Филипп недвусмысленно сообщил шевалье де Рогану о поведении его конюшего, и шевалье, который был не слишком разборчив в средствах, послал наемных убийц, чтобы просто-напросто убрать Курбвиля.
Понимая, какой оборот принимает дело, Мария Колонна пыталась образумить влюбленного конюшего и уговаривала его расстаться с прекрасной Гортензией. Но ей достались от него только оскорбления.
– Я не уважаю никого, кроме госпожи герцогини! – кричал разбушевавшийся Курбвиль. – Я покину этот дом лишь тогда, когда она мне прикажет!
– Вы покинете мой дом немедленно, – в бешенстве возразила Мария, – иначе я позову моих слуг. Здесь вы у меня в гостях!
Курбвиль был вынужден с этим смириться, хотя Гортензия, естественно, встала на его защиту.
– Если он уедет, я тоже уеду, – пригрозила она сестре.
– Не вижу, что этому может помешать, – ответила измученная супруга коннетабля.
И сестры холодно расстались. Гортензия переехала к своей тетке Мартиноцци, тогда как дорогого Курбвиля она вверила попечению своего дяди, кардинала Манчини. Кардинал согласился приютить назойливого конюшего при условии, что его племянница на время поступит в монастырь. Гортензия так и сделала; несколько недель она жила на полном пансионе в монастыре Кампо ди Марцо, тогда как через неделю кардинал Манчини поселил неугодного конюшего в замке Чивита-Веккиа, дав ему надежную охрану.
Вскоре презренные заботы будничной жизни заставили герцогиню забыть о ее любви к шевалье. Денег у Гортензии больше не осталось, а герцог де Мазарини отказывался их посылать. Если она хочет получать содержание, пусть для начала возвратится во Францию!
Возвращение в Париж, где ее ждал бесконечный судебный процесс, вовсе не улыбалось Гортензии, но произошло одно семейное событие (оно могло помочь ей снова завоевать благосклонность короля): Филипп Манчини собрался жениться.
Король сам выбрал жену герцогу Невэрскому. Это была мадемуазель де Тианж, племянница госпожи де Монтеспан. Брат и сестра помирились, ибо Курбвиль по-прежнему гнил в тюрьме в Чивита-Веккиа, и во Францию вернулись вместе; Гортензия, доказывая свою добрую волю, согласилась поселиться там, где того желал ее супруг – в монастыре Лилии под Меленом, в котором она отличалась добронравным поведением. Тем временем Филипп Невэрский попросил свою будущую тетку похлопотать за слишком легкомысленную Гортензию. Госпожа де Монтеспан была в состоянии понять ее безрассудства и согласилась.
Прекрасной любовнице короля пришлось долго молить о снисхождении к Гортензии, прежде чем Людовик XIV уступил ее просьбам. Король был сильно предубежден против неисправимой Гортензии, но когда госпожа де Монтеспан рассказала ему о том, как смиренно она ведет себя в монастыре Лилии, а потом доказала ему, что герцогиня де Мазарини, хотя и принесла в приданое огромное состояние, осталась без средств, согласился принять герцогиню. Кстати, герцог де Мазарини опять взялся за старое. В последнее время его ханжество достигло пугающих высот. Он посмел взяться за великолепные коллекции произведений искусства, собранные кардиналом Мазарини. Герцог собирался изрезать картины, на которых было слишком много обнаженных тел, и изуродовать греческие статуи, вся вина которых состояла лишь в том, что они казались герцогу нескромными.
– Он опасный безумец! – сказал Людовик XIV Кольберу. – Надо что-то предпринять, чтобы защитить эту сокровищницу искусства.
– Достаточно опечатать коллекции вплоть до нового королевского распоряжения.
Так и было сделано. Когда Гортензия склонилась перед Людовиком XIV в поклоне, король отнесся к герцогине весьма милостиво.
– В прошлом я не мог для вас ничего сделать лишь потому, что ваше поведение не позволяло мне этого, – обратился он к Гортензии. – Скажите мне откровенно, чего вы желаете. Еслы вы окончательно решили уехать в Италию, я предоставлю вам пансион в двадцать пять тысяч ливров, но я лично советую вам остаться во Франции.
– Сир, мой супруг хочет меня опорочить, – ответила Гортензия. – Я не могу вернуться к нему, даже несмотря на все предосторожности. Помня о его нраве, мне придется каждый день терпеть множество жестоких неприятностей. Я с благодарностью принимаю пансион, который ваше величество соблаговолили мне пожаловать, но предпочитаю уехать.
– В таком случае постарайтесь правильно распорядиться пансионом и жить спокойно у вашей сестры. С нашей стороны мы позаботимся о том, чтоб образумить вашего супруга. Нам кажется, что он... стал очень раздражительным.
Найдя этот любезный эвфемизм, король отпустил радостную Гортензию, которая приготовилась вернуться обратно в Рим, где очень надеялась вести небывало веселую жизнь. Там собралось приятное общество, и теперь, когда Гортензия помирилась с королем, в Риме ей не могли досаждать никакие неприятности.
С ее стороны это было, пожалуй, излишне оптимистично, но герцогиня с легким сердцем покинула Париж и мужа, с кем ей больше никогда не придется встретиться. Увы, с тем же легким сердцем она бросила четверых своих детей. Материнские чувства не жили в груди герцогини де Мазарини, любившей по- настоящему только саму себя.
В Риме и вправду шла очень веселая жизнь, но в семье Колонна дела складывались не столь благополучно. Супруги никогда особенно не ладили друг с другом, потому что вкусы Марии и ее мужа чересчур сильно различались. Кроме того, молодая женщина недавно влюбилась в шевалье де Лорена,
