– Ясно, что ни одна женщина не простит вам того, что вы обнажили прелести, которыми обладаете только вы. И что множество мужчин в этот час не спит, думая о вас...
Ответ аббата привел герцогиню в восторг, и, вместо того чтобы поумерить свои причуды, она пустилась во все тяжкие, зайдя так далеко, что потребовала от двух самых знатных сеньоров Савойи, которые распускали о ней сплетни, чтобы те явились к ней и, стоя на коленях, принесли извинения. После этого гости к Гортензии стали приезжать реже; на дороге в замок появлялось все меньше людей. Неспособная понять, что во всем виновата лишь она сама, Гортензия вела себя, как избалованное дитя.
– Герцог приказал им во всем мне угождать, – однажды вечером сказала она Нанон. – Поскольку эти люди приказов не выполняют, я постараюсь освежить им память. Я напишу Карлу-Эмманюэлю и расскажу, как его подданные обращаются со мной. И скоро мы увидим, что он на это ответит.
И она, не желая слышать никаких возражений, села за письменный стол, наскоро нацарапав злое письмо, которое вручила курьеру, дав поручение доставить его в Турин как можно быстрее. После чего она, немного успокоившись, стала ждать...
Увы, ответ из Турина пришел совсем не тот, какого ожидала взбалмошная герцогиня. Через несколько дней, 14 июня 1675 года, в замок во весь опор прискакал одетый в траур гонец. Он привез письмо, но под ним стояла подпись герцогини. Два дня назад герцог Карл-Эмманюэль внезапно скончался, и правящая герцогиня Жанна-Батиста извещала госпожу де Мазарини, что ей дается только десять дней на сборы, чтобы покинуть Савойю без надежды на возвращение.
Это известие повергло Гортензию в ужас. Снова уезжать, снова отправляться в путь!
– Нас выгоняют, Нанон, – сказала она своей преданной камеристке, гневным жестом швырнув в камин письмо герцогини. – Меня гонят, тогда как не будь моего идиота дяди, я должна была стать герцогиней Савойской. Но куда же ехать теперь?
Нанон это известие не взволновало. Она налила полный бокал испанского вина и подала госпоже. В случаях сильного волнения герцогиня искала забвения в бокале вина или даже более крепких напитков. Гортензия залпом выпила, почувствовав себя лучше, и взглянула на камеристку.
– По-моему, тебя все это не слишком волнует. Ты можешь мне что-то посоветовать?
– По-моему, покойный герцог не единственный из внуков короля Генриха IV, за которого госпожа едва не вышла замуж, – невозмутимо ответила Нанон. – Наверное, вы могли бы стать герцогиней Савойской... но почему бы вашей милости не стать королевой Англии? Почему бы не попросить убежища у короля Карла II? Я уверена, что он, снова увидев госпожу герцогиню, тотчас же вспомнит свою прежнюю любовь.
При этих словах озабоченные морщинки на прелестном челе Гортензии разгладились. Немного подумав, герцогиня сказала:
– Может быть, ты и права. Однажды вечером лорд Монтегю, посланник Англии, который был тут проездом, настоятельно советовал мне поехать в Лондон и попытать там счастья. Он утверждал, будто через два месяца у моих ног будет весь город... в том числе и король. Да, это, конечно, выход! Приготовь багаж, предупреди коменданта д'Орлье, и мы едем...
22 июня граф д'Орлье проводил Гортензию до середины дороги, ведущей из Шанбери в Анесси. Оттуда она должна была сначала попасть в Женеву, потом в Баварию и, наконец, сделав большой крюк, в Англию. Но если отъезд Гортензии из Шанбери прошел почти украдкой и несколько напоминал бегство, то скоро все изменилось. Приезд Гортензии в Женеву вызвал очень живой интерес, как рассказывает ее бывшая подруга Сидония де Курсель, проезжавшая через город спустя несколько дней и слыхавшая отзывы о пребывании герцогини.
«Большое несчастье видеть, что тебя изгоняют отовсюду, – писала Сидония одной из своих подруг, – но гораздо большая редкость, что эта женщина с торжеством выходит из каждой опалы благодаря крайним, беспримерным безумствам и, пережив разочарование, думает лишь о том, чтобы радоваться жизни. Здесь она появилась верхом, в шляпе с перьями и в парике; в ее свите было два десятка мужчин; она говорила только о скрипках и охоте, словом, обо всем, что доставляет удовольствие». Удивляться не приходится. Приехав в Анесси, где она сделала первую остановку, Гортензия дала знать о себе лорду Монтегю, и англичанин любезно взялся организовать ее поездку в Англию.
– Я очень хочу, чтобы моя страна именно мне была обязана появлением столь красивой и столь приятной женщины...
В действительности посол думал совсем о другом. Больше всего он желал уложить в постель короля Карла II новую фаворитку, способную заменить тогдашнюю любовницу, чье влияние на короля его не устраивало. Когда 2 января 1676 года, после ужасного морского путешествия из Голландии в Англию Гортензия, в сапогах со шпорами, закутанная в просторный грязный плащ, добралась до Лондона, ее принял Монтегю и на сей раз ясно изложил свои намерения.
– Мы, англичане, – начал посол, удобно расположившись в большом кресле у камина, возле которого грелась Гортензия, – испытываем определенную неловкость, видя, что наш король полностью в руках герцогини Портсмутской. На наш вкус, она уж слишком француженка!
– И я тоже, – отпарировала Гортензия.
– Но не настолько, я полагаю... По рождению вы не француженка, мадам, и, во всяком случае, у вас, мне кажется, нет никакого резона любить короля Людовика XIV, который не воздал вам должного. Пансион, назначенный вам королем, – это гроши, вы стоите в сотни раз дороже!
– Я признаю, что король мне не очень нравится... Но я крайне нуждаюсь в деньгах.
– В таком случае, избавьте нас от герцогини Портсмутской, займите ее место, станьте королевой... Лондона, и все ваши желания исполнятся, даже более того...
Пресловутая герцогиня Портсмутская, доставлявшая так много хлопот лорду Монтегю, была и вправду француженка. Звали ее Луиза де Керуаль, но благодаря любви короля она стала герцогиней Портсмутской.
– В вашем замысле, сэр Ральф, нет ничего, что мне казалось бы невозможным или хотя бы просто неприятным, – сказала Гортензия, – но я все же усматриваю одно маленькое препятствие: вы сами представите меня его величеству? Я слышала, что королева Екатерина [17] не любит принимать, что она занята упражнениями в благочестии и общаться с ней нелегко. Не будучи приглашенной ко двору, могу ли я сама явиться к королю?
– Об этом не может быть и речи. Но разве не вы говорили мне, что герцогиня Йоркская доводится вам кем-то вроде кузины?
– Да, но мы давно не встречались и никогда особенно друг другу не симпатизировали. Она... она смертельно скучна.
– Возможно, но король часто у нее бывает. Герцогиня беременна и почти не выезжает в свет, зато его величество, который дружески относится к герцогине, нередко проводит время у изголовья ее постели. Я сам прослежу за тем, чтобы вам предложили гостеприимство в Йорк-Хаусе. С вашей стороны было бы любезно, если бы вы постарались сохранять... как бы мне выразиться, не рискуя вас обидеть, мадам? Поймите, я ничуть не желаю делать вам замечания, только дать дружеский совет. И поэтому скажу: будьте сдержанной в поведении. Вашей цветущей красоты более чем достаточно, чтобы привлечь внимание короля. Она отвлечет его от скандальных любовниц, герцогини Кливлендской или актрисы Нэл Гвинн. Однако не впадайте и в излишнюю нежность: нельзя допустить, чтобы он увидел в вас точную копию герцогини Портсмутской. Дайте королю новую любовь и считайте меня вашим самым верным рабом...
Спустя три дня герцогиню де Мазарини со всеми почестями, полагающимися ее титулу, приняли герцог и герцогиня Йоркские и поселили у себя, чтобы она разыгрывала у них роль несчастной женщины, гонимой супругом, который отнял у нее огромное состояние, чтобы отдать его гнусной клике «папистов», женщины, преследуемой надменным Людовиком XIV, которого не любил ни один истый англичанин, кроме короля Карла II. Высший лондонский свет принял Гортензию с распростертыми объятиями.
Мария Моденская, герцогиня Йоркская, не могла быть интересной подругой для женщины вроде Гортензии. Она, удрученная будущими родами, была слишком плаксивой. Зато ей было всего восемнадцать, она была хорошенькая; этого оказалось достаточно, чтобы королю Карлу II доставляло удовольствие очень часто навещать герцогиню и любоваться ее утомленным, прелестным личиком в кружевной пене постели, с которой она не вставала. Когда рядом с этим милым лицом он увидел жгучие черные глаза Гортензии, восторженный монарх стал почти ежедневно бывать у свояченицы... и бедная Луиза де Керуаль уже трепетала от страха.
