Гортензии же было приятно наблюдать, как король постепенно влюбляется в нее. Карл II, высокий, стройный, с темными каштановыми волосами и смуглой кожей, унаследовал от своего предка Генриха IV красивые голубые глаза и неукротимость в любви. Эту пылкость коварная герцогиня решила довести до крайней точки, а потому играла в набожность, добродетель и растерянность. Когда король говорил о любви, она целомудренно отводила взгляд, мгновение раньше обещавший все.
– Мадам, вы меня сведете с ума, – говорил король. – Что я должен сделать, чтобы вы поняли, как страстно я вас люблю?
– Но, сир... Вы должны говорить мне об этом, но не заставлять меня это почувствовать.
Пока же королевские подарки скапливались в шкатулке прекрасной Гортензии, которой Карл даже назначил пансион в тысячу золотых и предложил ей переселиться в малый дворец Сент-Джеймс. Постепенно Гортензия, как предсказывал Монтегю, становилась королевой Лондона, и гости толпились в ее изысканном доме, где она все сумела устроить с неподражаемым французским вкусом.
Наконец, примерно через год после приезда в Лондон, герцогиня согласилась сделать решающий шаг и вознаградить пылкую любовь Карла II. 27 декабря 1676 года она стала его любовницей, а Луиза де Керуаль удалилась в одно из своих поместий, чтобы проливать там слезы.
И напрасно. Хотя Гортензия и разожгла любовное желание короля, он по-настоящему ее не любил, тогда как к Луизе питал глубокую нежную привязанность. Это желание, вероятно, могло бы перерасти в более серьезное чувство, ибо герцогиня де Мазарини действительно нравилась королю, однако неисправимая Гортензия совершила худшую из глупостей: внезапно она позволила себе мимолетное увлечение другим мужчиной. Звали его Людовик I; это был принц Монако – молодой, красивый, очаровательный, большой повеса и страстный игрок. Он обладал хорошими манерами и веселой дерзостью, которые пленяют женщин. Гортензия влюбилась в него без памяти и, напрочь забыв о своем венценосном любовнике, упала в объятия Людовика, не задумываясь о последствиях.
– Вы совершили глупость, дорогая моя, – ласково упрекнул Гортензию ее друг Сент- Эвремон.[18] – Это невероятный скандал, но я сказал бы даже, что над вами все смеются.
– Смеются?!
Следует признать, что надменная Гортензия с большой симпатией относилась к старому писателю, если позволяла ему подобные выражения. С того дня, как его представили герцогине, Сент-Эвремон занял при ней то место, какое только и мог занять: старого друга и доброго советчика, без которого уже больше нельзя обойтись. Этот шестидесятилетний старик, тонкий и остроумный, знал, как говорить с Гортензией, не вызывая ее гнева. В данном случае она только с грустью удивилась.
– Смеются? Надо мной? – повторила она.
– Разве могло быть иначе? Вы знаете, что вчера сказал король за карточным столом? Что угодить вам слишком трудно, что для этого нужны грузчики и что вы... после того, как убили вашего мужа, убиваете подряд всех ваших знатных любовников.
На этот раз Гортензия покраснела от злости. Король намекал на приступ недомогания, который за несколько дней до этого случился с принцем Монако во время приема при дворе. Она вскочила и, как фурия, стала метаться по комнате взад и вперед.
– Как это галантно! И как остроумно! Я поистине восхищаюсь тактичностью короля. Неужели он не понимает своей грубости? Разве не он во всем виноват в этом деле? Разве моя вина, если я действительно люблю другого?
– Разумеется, не ваша! Но, по крайней мере, надлежало хотя бы притворяться. В конце концов, дорогая моя подруга, перед лицом любви король только мужчина. И непозволительно, если вы предпочитаете ему принца.
– Этот дурак, этот кретин, – в бешенстве воскликнула Гортензия, – эта размазня падает в обморок прямо у меня под носом! Но на кого я похожа?
– На разозлившуюся женщину, – с улыбкой ответил Сент-Эвремон. – Впрочем, злость вам очень к лицу!
Гортензия, все-таки поняв, что зашла слишком далеко, помирилась с Карлом II и порвала с Людовиком Монакским. К несчастью, она проиграла свою игру, хотя король простил ее и сохранил в числе своих любовниц. Карл вернулся к герцогине Портсмутской и стал относиться к ней с большей нежностью, чем прежде. Однако Гортензия сохранила все те льготы, какие король ей предоставил, свой дом и прежний образ жизни. Она утешалась тем, что вела очень веселую жизнь... и окончательно помирилась с кроткой Луизой де Керуаль, став одной из ее близких и самых верных подруг. В сущности, она была богата, свободна, распоряжалась собой и своим сердцем, по-прежнему оставаясь одной из тех женщин, что пользовались самым большим спросом во всем английском королевстве.
Последующие годы, вероятно, были самыми счастливыми в жизни Гортензии. Она беззаботно жила в Лондоне и совсем не обращала внимания на усилия, какие предпринимал ее муж, чтобы добиться высылки жены во Францию. Малый дворец Сент-Джеймс стал местом встречи всех остроумцев Лондона, и под руководством ее старого друга Сент-Эвремона в нем устраивались литературные вечера и концерты, на которые съезжалось множество гостей. Гортензия и ее придворный поэт создали в Англии настоящий центр французской культуры и французского вкуса. Только у Гортензии лондонцы могли найти истинную элегантность, лучшую кухню, утонченнейшую поэзию. Разумеется, она оставалась преданной служанкой Венеры, но ее любовные увлечения теперь были мимолетны: она больше не позволяла себе обжечься.
Смерть Карла II, последовавшая 16 февраля 1685 года, не нарушила течения этой приятной жизни. Новым королем стал не кто иной, как Яков II, бывший герцог Йоркский; он и Мария Моденская, ставшая королевой, продолжали оказывать своей кузине высокое покровительство.
Однако приближались черные дни. Спустя четыре года высадившийся в Англии Вильгельм Оранский низвергнул Якова II с трона; у нового короля – увы! – не было повода относиться с уважением к герцогине де Мазарини. Вильгельм был человеком строгих нравов, а Гортензия всего лишь нераскаявшейся грешницей. Пансиона ее лишили; она была вынуждена покинуть малый дворец Сент-Джеймс; перед Гортензией, обремененной долгами, внезапно потерявшей все прелести беззаботной жизни, замаячил призрак близкой нищеты.
В Париже супруг по-прежнему требовал ее высылки, но на сей раз она находилась под защитой английского закона: должник не мог покинуть территорию Англии, не выплатив всех своих долгов. Этот закон охранял Гортензию от преследований герцога де Мазарини, но заменял ей тюрьму, ибо не позволял уехать в Рим.
Она была вынуждена перебраться в скромный домик в Челси и ограничиваться в жизни самым необходимым; герцогине остались верны только Нанон и Мустафа, а также Сент-Эвремон, который навещал Гортензию каждый день.
Приближалась старость, и с годами постепенно увядала красота, хотя сердце Гортензии продолжало биться не менее страстно. Молодые мужчины уже не обращали на нее внимания. Она искала забвения в вине, пренебрегая предостережениями Сент-Эвремона:
Но предостережения не действовали, и Гортензия пила все больше. В это время она познала чувство, о существовании которого раньше даже не подозревала: горе в любви.
Она страстно влюбилась в молодого, неотразимого красавца герцога д'Альбмарля, который, надо сказать, оказывал Гортензии кое-какие услуги. Она еще была очаровательна, а ее прекраснейшие глаза еще умели зачаровывать как прежде. Вероятно, Гортензии удалось бы сделать герцога своим любовником, если бы у нее не появилась соперница... и какая соперница! Собственная дочь!
Мария-Олимпия де Мазарини, ставшая маркизой де Ришелье после скандального похищения, унаследовала неистовый нрав матери и была вынуждена после скандала тоже разойтись с мужем. Приехав в Англию, она быстро покорила сердца своей ослепительной красотой. Мария-Олимпия была очень похожа на
