Ламбер едва не упал в обморок.
– Право слово, мне кажется, вас это забавляет! – обиженно воскликнул он. – Я ждал упреков, слез, негодования. Речь идет об измене, раскаяние в которой не дает мне покоя! А вы едва ли не смеетесь надо мной!
– Как же вы молоды, друг мой, и как плохо знаете меня! Разве на вас можно сердиться, осыпать вас упреками? Во-первых, признанный грех уже наполовину прощен, а во-вторых, кто может похвастаться тем, что он властен над собственным сердцем? Госпожа дю Шатле, когда она того захочет, бесконечно обворожительна. Кроме того, она умом намного превосходит меня, и я охотно допускаю, что она могла вас очаровать. Нет, я не сержусь на вас. Я вас понимаю, я даже с удовольствием вас прощаю...
Какое-то время она разглагольствовала в том же духе, изливая на бедного, горько разочарованного Сен-Ламбера потоки доброжелательности, требуя от него в будущем только искренной, прочной дружбы... Настоящей мужской дружбы!
Когда несчастный Сен-Ламбер, потрясенный до глубины души, вернулся к себе, чтобы опомниться от потрясеня в компании добрых друзей за кувшином старого вина, госпожа де Буфле пришла к своей дорогой Эмилии, упала в ее объятия и, обозвав подругу скрытницей, горячо поздравила с любовной победой; чтобы Эмилия чувствовала себя совершенно спокойно, Екатерина любезно предложила одолжить ей свою потайную комнату, где она сама предавалась запретной любви. Урания расплакалась от счастья, и Сен- Ламбер поневоле был вынужден остаться пленником собственной хитрой уловки и, следовательно, женщины, которой удалось заставить его любить себя вполне по-земному.
Госпожа де Буфле, сбросив эту тяжелую ношу, смогла полностью отдаться своей любви к пленительному Адемару, тогда как Вольтер и король, не догадываясь об этих любовных перестановках, продолжали вместе философствовать как ни в чем не бывало.
II. Вольтер и трагикомедия в Коммерси
Под величественными лепными потолками дворца в Люневиле жизнь для всех могла бы протекать очень приятно, если бы требования придворного этикета ненадолго не разлучали милую группу друзей, которую составляли король Станислав, Вольтер, их любовницы – маркизы де Буфле и дю Шатле... и любовники этих дам – Адемар де Марсан и Жан-Франсуа де Сен-Ламбер. Станислав на время покидал Лотарингское герцогство, чтобы отправиться в Версаль к зятю, королю Людовику XV, призывавшему тестя ко двору.
– Мы встретимся осенью, в замке Коммерси, когда начнется сезон охоты, – обещал он друзьям, целуясь с каждым на прощание.
Имея в виду эту приятную перспективу, все расстались со слезами на глазах. Вольтер, который в Лотарингии чувствовал себя прекрасно и даже не догадывался о любви своей прекрасной подруги, отправился с ней обратно в Сире, тяжело вздыхая, хотя и совсем по другим причинам. Лето в Бургундии показалось им чудовищно долгим, и каждый из них начал считать дни, отделяющие их от благословенной осени.
В тайном уединении своего будуара госпожа дю Шатле обмакивала перо в чернила, чтобы засыпать Сен-Ламбера такими пламенными посланиями, что они в конце концов стали тревожить молодого мужчину: он был слишком философ, чтобы предаваться страстям. Любовь, которую он испытывал к Урании, была искренней, но далеко не столь пылкой, как чувство маркизы, и Сен-Ламбер уже побаивался последствий этой жгучей страсти.
Когда все снова собрались в Коммерси, он совсем растерялся, ибо жизнь здесь складывалась по- другому, чем в Люневиле. Прежде всего здешний замок был явно меньше люневильского. Госпожа де Буфле даже не могла отыскать себе здесь укромную комнату, в которой она могла бы принимать своего любовника и которую могла бы любезно уступать паре Сен-Ламбер – дю Шатле.
В замке даже не хватило комнат на всех. Поэтому бедняге Сен-Ламберу места в нем не нашлось, и он был вынужден на все время охоты обосноваться у кюре Коммерси.
По зрелом размышлении это пребывание в доме священника Сан-Ламберу стало нравиться, ибо на расстоянии его любовь ослабела, и он думал, что обрел здесь надежное укрытие от неистово пылкой любовницы, мечтая лишь о том, как бы вновь вернуться к прерванному течению нежных весенних бесед.
Эмилию все это удовлетворяло очень мало, и подневольный любовник жил в страхе, каждую минуту опасаясь, что Вольтер узнает о своем несчастье и с полным правом почувствует себя оскорбленным. Сен- Ламбер испытывал священный ужас перед скандалом, а кроме того, так сильно восхищался гениальным писателем, что больше всего боялся его обидеть. Это уж Эмилия была совершенно не способна понять...
Ибо госпожа дю Шатле, хотя Сен-Ламбер чувствовал себя уютно в доме кюре, все труднее переносила разлуку, которую считала нелепой. И она, поскольку была далеко не глупа, стала искать (и в конце концов нашла) способ заманить к себе молодого любовника. Кстати, сделать это было довольно просто: дом священника стоял рядом с оранжереей замка, прилегавшей к службам, откуда легко было попасть в комнату маркизы, поднявшись по узкой лестнице. Она тщательно все объяснила Сен-Ламберу, который, не имея больше уважительных отговорок, смирился с судьбой и сдался на милость победительницы.
Итак, казалось, что сезон охоты пройдет столь же приятно, как и весна в Люневиле, когда разразилась катастрофа, которой Сен-Ламбер хотел бы любыми средствами избежать.
В тот день, после полудня, Эмилия дю Шатле, думая, что Вольтер уехал с королем, назначила у себя свидание любовнику. Конечно, эта встреча сразу же приняла характер столь же нежный, сколь и пылкий.
Любовный диалог уже достиг высшей точки страсти, когда дверь в комнату распахнулась. На пороге стоял Вольтер!
Описать общее изумление, смущение одних и ярость другого значит требовать невозможного. Мы почти ничего не знаем о том, какими словами они обменялись; известно только, что Вольтер, забыв о всякой философии, разразился величественным гневом, изругал опрометчивых любовников, отказался выслушать несчастного Сен-Ламбера, который, потеряв голову, предложил дать ему сатисфакцию на дуэли, обозвал друга Эмилии круглым идиотом и выбежал из комнаты, хлопнув дверью и бросив на ходу гордой, но совсем растерянной Урании:
– Вы же, мадам, знайте, что больше не увидите меня никогда!
И с этими словами Вольтер поспешил к себе в комнату, вызвал слугу Лоншана и приказал ему немедленно заказать место в почтовой карете, чтобы уехать из города, в котором гнусности разврата превосходят те, что описаны в Библии.
Тем временем замок огласился громкими рыданиями госпожи дю Шатле; в конце концов она написала оскорбленному философу письмо, желая все смягчить и исправить.
«Я люблю вас по-прежнему, но вы уже давно жалуетесь на то, что больны, что силы оставляют вас и вы угасаете. Меня это удручает, ибо я далека от того, чтобы желать вашей смерти. Ваше здоровье мне бесконечно дорого, никто не принимает в нем большего участия, нежели я. С вашей стороны вы всегда проявляли интерес к моему здоровью, вы знали и одобряли тот режим, который для него необходим, вы даже способствовали моему режиму и следовали ему до тех пор, пока вам позволяли силы. Поскольку вы согласны с тем, что можете заботиться о моем здоровье только с большим ущербом для вашего, неужели вы рассердитесь, если вас заменит один из ваших друзей?»
Защита была по меньшей мере своеобразной, но Эмилия писала то, что думала. Не переставая плакать, она велела срочно отнести письмо Вольтеру.
В это время слуга Лоншан (он был настоящим персонажем комедии, прекрасно знающим свою роль, как и его господин) счел более благоразумным сначала известить госпожу де Буфле обо всем, что произошло, ибо любезная маркиза, занятая собственными делами, ничего не знала о скандале. Лоншан боялся, что шумный отъезд его господина вызовет раздражение короля Станислава и позднее Вольтеру придется об этом пожалеть.
– Вы правильно поступили, предупредив меня, – сказала госпожа де Буфле. – Возвращайтесь к вашему господину и передайте ему, что вы не смогли заказать почтовую карету. Я позабочусь об остальном.
Выждав необходимое время, Лоншан вернулся к Вольтеру, которого застал в постели; скомканный комок бумаги, письмо Эмилии, демонстративно валялся на полу посередине комнаты. Сильное волнение,
